Читать книгу "Вильнюс. Город в Европе - Томас Венцлова"

В епископском дворце возле университета, где остановился Наполеон, его приветствовал ректор Ян Снядецкий с целой делегацией дворян. Ни один член делегации не скрывал, что надеется на восстановление независимого государства; за это шляхта обещала поддержать французов оружием. Император незамедлительно учредил временное правительство Литвы — вернее, правительственную комиссию, в которой Снядецкий получил что-то вроде поста министра просвещения — и для начала потребовал доставить еду, фураж и рекрутов. Правительственная комиссия больше всего заботилась об обновлении литовско-польской унии (она даже предложила по тысяче злотых полячкам, которые выйдут замуж за литовца, и литовкам, вышедшим за поляков). Тем временем Наполеон проводил время, разъезжая по Вильнюсу верхом, встречался с присланным русскими Балашовым и тщетно надеялся, что Александр пойдет на уступки. «Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками», — пишет Толстой. Жители приветствовали императора криками: «Господь с Наполеоном, Наполеон с нами». Некоторую верность Александру сохранили разве что евреи, для которых Наполеон в первую очередь был безбожником. Но все-таки император приостановился у Большой синагоги и заявил, что Вильнюс недаром зовется литовским Иерусалимом. Любой житель города расскажет другую легенду — как Наполеон, восхищенный костелом св. Анны, произнес: «Я хотел бы поставить его на ладонь и перенести в Париж». На деле он поступил иначе — отдал этот костел своей кавалерии, и там некоторое время были конюшни. Правда, к тому времени св. Анна давно стояла запущенная, почти превратившись в романтичные развалины с картин Гюбера Робера. Император провел в городе девятнадцать дней.

Через полгода наступила знаменитая зима 1812, уничтожившая армию Наполеона и низвергнувшая империю. Москва сдалась, сгорела до основания, но Александр не шел на уступки. Не найдя приюта в старой русской столице, Наполеон решил вернуться на Запад. Возвращение превратилось в катастрофическое отступление. На армию, истощенную холодом и голодом, нападали русские партизаны и просто крестьяне, вооруженные чем бог дал — вилами, косами, цепами. В русской традиции эта война стала мифом: Вторая мировая война, когда Гитлера постигла сходная участь, часто считается повторением войны с французами и тоже зовется Отечественной. Литва же помнит ранний декабрь, когда сильно поредевшая армия Наполеона заполонила Вильнюс. Полагают, что в городе умерло около сорока тысяч солдат — больше, чем в нем тогда было жителей; столько же погибло в Виленской губернии. Французы врывались в дома, отнимали пищу, жгли мебель, некоторые горожане в свою очередь грабили их и убивали. По пятам за французами следовали казаки. Университетский профессор и врач Иосиф Франк писал в воспоминаниях: «Несколько сот пленных заперли в костеле. Внутрь случайно попала собака, и в ту же секунду несчастные разорвали ее на куски и съели... Несколько солдат спрятались в доме, где раньше была моя клиника, а в то время располагался военный госпиталь... Бедняги сожрали все препараты, даже образец почки с камнями, и выпили весь спирт, в котором эти препараты хранились». Сам император провел в городе только один день (некоторые утверждают, что он вообще туда не заезжал) и поспешил на родину — собирать новую армию. Чуть больше в Вильнюсе пробыл двадцатидевятилетний офицер Анри Бейль, которому предстояло стать писателем. Сохранилось его письмо сестре, высланное из Вильнюса седьмого декабря: «Дорогая, я чувствую себя очень хорошо... Потерял все, кроме той одежды, которая на мне. Еще лучше то, что я похудел». Спустя несколько дней Бейль достиг Кенигсберга и там пришел в себя — сразу посетил оперу. Но память о Вильнюсе его не оставляла и тогда, когда лет двадцать спустя, уже став Стендалем, он писал «Пармскую обитель». Герой этого романа Фабрицио дель Донго, участник битвы при Ватерлоо, вспоминает только грязь, хаос и абсурд; он никак не может понять, было ли то, что он видел, решающим моментом войны или нет. Молодого Анри Бейля наверняка беспокоили такие же сомнения.

В Вильнюсе Бейль останавливался у профессора Франка — его дом в стиле Людовика XVI, в котором сейчас, кстати, находится посольство Франции, расположен рядом с университетом. Епископский дворец, где жил Наполеон, стоит поблизости, на гармоничной треугольной площади, которая между войнами носила имя Наполеона, а в советское время стала называться именем его противника, предводителя русской армии Кутузова. Спор двух империй разрешили литовские власти, присвоив площади имя Даукантаса — этот историк, как я уже упоминал, был первым идеологом литовского национализма. Сам дворец стал резиденцией президента Литвы. После 1812 года его перестроили в парадном петербургском стиле: Вильнюсу этот стиль чужд, но дворец все-таки украшает город — классические фронтоны, двор с колоннадой и сад подобны многогранному камню в странной бесформенной оправе. Что до погибших солдат Наполеона, долгое время считали, что их трупы оказались тоже неподалеку, в катакомбах Доминиканского костела; только один генерал, Жозеф Лефевр, покоится на кладбище в Ужуписе, недалеко от св. Анны и Бернардинцев. Но несколько лет назад на севере столицы нашли огромное захоронение французов — там лежали не только мужчины в рваных мундирах, но и сопровождавшие армию прачки, маркитантки, проститутки. Новые власти Вильнюса вместе с представителями Франции торжественно перезахоронили останки на военном кладбище, на котором покоятся и павшие за независимость Литвы в 1991 году.

Царь Александр вернулся в середине зимы в тот же самый епископский дворец, из которого летом бежал от Наполеона. Временное правительство Литвы отступило в Дрезден, и там, не дождавшись даже Битвы народов при Лейпциге, разошлось. Ян Снядецкий остался в Вильнюсе. Это могло быть небезопасным, но Александр выказал великодушие и оставил его на посту ректора (кстати, Снядецкий даже в приветствии Наполеона не забыл упомянуть заслуги царя в делах университета). Были прощены и другие жители города, нарушившие присягу Российской империи. «Золотой век» университета принял войну с французами как незначительный перерыв.

Ян Снядецкий был типичным рационалистом восемнадцатого столетия. У его брата Енджея Снядецкого — химика, врача, создателя теории органических тел — научных заслуг больше, и он шел в ногу с веком: например, не презирал Канта, в то время как Ян называл и Канта, и всю немецкую философию «эпидемией чумы, которая постигла язык и просвещение». Зато Ян превосходил брата как организатор. Оба они превратили Вильнюсский университет в польское, показательное для того времени учебное заведение (кстати, изучать медицину и некоторые естественные науки тогда могли и евреи). По мнению обоих Снядецких, университет должен был насаждать дух разума и эмпирического познания, сохранять тождественность культуры в стране — то есть как можно теснее быть связанным с Польшей, — но держаться подальше от политики. Эту программу разрушило новое поколение студентов.

Два сына этого поколения важны для каждого жителя Вильнюса, каким бы ни был его язык и традиция. В 1815 году в университет поступил уже не раз упомянутый Адам Мицкевич, сын мелкого провинциального юриста. Он родился в Белоруссии, но его предки и сам он гордились принадлежностью к литовскому дворянскому роду Рымвидов. В детстве он восхищался воинами Наполеона — в доме его родителей даже останавливался брат императора, неаполитанский король Жером Бонапарт. Родным языком Мицкевича был польский, но он знал русинский — или белорусский — говор своего края, чуть-чуть владел и литовским, тем самым объединяя три традиции Вильнюса и его окрестностей (возможно, даже четыре, поскольку его мать скорее всего была родом из крещеных евреев, и он всю жизнь оставался юдофилом). Имя Мицкевича известно каждому, кто интересуется европейским романтизмом, для литературы той эпохи он не менее значим, чем Байрон или Виктор Гюго (с последним он, кстати, был знаком). Второй поэт, Юлиуш Словацкий, не так известен, хотя сам он считал себя по меньшей мере равным Мицкевичу, и многие знатоки польской литературы с этим готовы согласиться. Он родился не в окрестностях Вильнюса, а на Украине, но его отец преподавал в Вильнюсском университете, там умер и был похоронен. Вдова вышла замуж за другого профессора, медика Августа Бекю, который, между прочим, организовывал очистку города от трупов после отступления Наполеона. Небогатый студент Мицкевич сначала поселился в здании университета (один скромный двор там назван в его честь), потом перемещался в старом городе из одной квартиры на другую. Словацкий, который был моложе на одиннадцать лет, жил с матерью и отчимом скорее роскошно, во дворе, откуда был виден барочный фронтон над абсидой костела св. Иоаннов. Так или иначе, они находились достаточно близко друг от друга, Мицкевич бывал в гостях у Бекю и встречал там гимназиста Словацкого; тот поступил в университет, когда Мицкевич его уже закончил и не по своей воле покинул город.