Читать книгу "Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду - Леонид Фиалковский"

Пятница, 21 августа 1942 г. Пополнение в ходе боя.

В Зеты прибыла инженерно-саперная рота для оборудования командного пункта. Подходили единичные транспортные машины и летучки. Остатки бригады вели ожесточенные бои с противником, все меньше техники и людей оставалось в строю. Враг непрерывно атаковал. Мы пока удерживали оборонительные рубежи. Совхоз и разъезд оставались пока еще в наших руках, что сдерживало продвижение противника на Сталинград. Удерживали и станцию Тингута, несмотря на неоднократные атаки противника. Мимо нас все проходили свежие части на юг и довольно часто провозили раненых на север. Канонада не утихала и отчетливо была слышна в Зетах. Шли горячие споры о дальнейшей судьбе бригады. Одни говорили, что надо бы вывести на переформирование, пока не перебит весь командирский состав и обслуживающие подразделения. Получила бы танки с экипажами, другую технику и, имея опыт, была бы полезной для ратного дела. Большинство поддерживало такое направление разговора. Другие, в частности Дьяков, Завгородний, считали, что пока останется хоть один танк или пушка, бригаду с передовой не снимут, во исполнение приказа Верховного главнокомандующего № 227.

Суббота, 22 августа 1942 г. Враг наступает.

Продолжались тяжелые кровопролитные бои на южных подступах к Сталинграду. Враг упорно рвался вперед. Остатки нашей бригады удерживали совхоз им. Юркина, разъезд и ст. Тингута, которые подвергались атакам врага пять-шесть раз в сутки. Враг овладел поселком Абганерово.

Перед завтраком дежурный построил роту. Пища была готова, но людей не кормили. Стояли долго. Наконец к строю подошли командир и политрук.

— Слушайте очередную молнию, — Титов раскрыл папку и стал читать: — Товарищи! С 17 августа наши танковые и мотострелковый пулеметный батальоны ведут тяжелые кровопролитные бои с врагом, задерживая его продвижение на Сталинград. Наши танкисты огнем пушек и пулеметов помогали стрелковым подразделениям удерживать оборону. Особо отличился у разъезда 74-й километр военный техник 1-го ранга Пак. Своим танком он уничтожил две самоходные установки врага, ворвался в расположение боевых порядков противника, гусеницами раздавил несколько минометов, пушку и живую силу противника. Отличился и командир танковой роты Мартыненко, совершив рейд в стан фашистов, уничтожил батарею минометов и немало немцев. Остальные вели огонь с места по автоматчикам, артиллерийским и минометным батареям. Вместе с тем сообщаю об очень прискорбном факте. Командир танка Кобцев вывел из строя свою машину, всячески саботируя выход на поле боя, что было выяснено после тщательной проверки. Постановлением военного трибунала он был расстрелян перед строем батальона как изменник Родины.

Комиссар закрыл папку и оглянулся на командира. Заговорил командир:

— Товарищи красноармейцы и командиры! Воины нашей бригады стоят насмерть на занимаемых рубежах, совершают подвиги, многие, очень многие сложили головы, но честно выполнили свой воинский долг, приказ Верховного Главнокомандующего товарища Сталина: «Ни шагу назад!» Но находятся и малодушные изменники Родины. Кобцева настигла суровая кара, так будет с каждым изменником. Нам предстоят тяжелые испытания. Не исключено, что роте придется занять оборону района Зеты, если враг прорвется, и встретить его с оружием в руках. Надеюсь, что среди нас малодушных не окажется и мы свой воинский долг честно выполним. Приказано участвовать в сооружении оборонительного рубежа перед Зетами. Участок отвели и нам. Будут выделяться для этого люди, начнем сегодня же после завтрака. Приступить к завтраку! Разойдись!

Во время еды разгорелась оживленная беседа. Почти каждый высказывал мнение — часто горячо, иногда обходились репликой. Равнодушных не было. Шел разговор о Кобцеве.

— Струсил парень. Не враг он советской власти, Родине. Однако сурово с ним обошлись.

— Ребята, на войне иначе нельзя. Он не захочет идти в бой, другой не захочет. Что же получится? Кому воевать? Такое нужно сурово наказывать. На то и трибунал существует в военное время.

— Тут так. Пойдешь в атаку — враг убьет, не пойдешь — свои убьют. Эх да ох! — вздохнул кто-то тяжело.

Воскресенье, 23 августа 1943 г. Начало варварской бомбардировки Сталинграда.

Ранним утром, еще до завтрака, в который уже раз облетела наше расположение «рама». И вскоре после ухода этого предвестника беды услышали рев входивших в пике вражеских бомбардировщиков. Посыпались бомбы. Многих опрокинула взрывная волна, обсыпало комьями земли, щебенкой, вырвало с корнем дерево, сорвало часть крыши в одной из кошар. Затем дошел затихающий прерывистый гул и увидели уходившие вражеские бомбардировщики. Я находился возле мастерских. Тряхануло взрывной волной и меня. Запоздало прильнул к земле, как и другие товарищи. Как-то стало очень тихо вокруг. Вражеские самолеты не возвращались, но мы оторваться от земли не могли.

Опомнился первым кто-то из наряда. Раздалась недоуменная, запоздалая команда:

— Всем в траншеи! Работу прекратить, всем в траншеи!

Вдруг услышали крики:

— Доктора сюда, доктора!

Сквозь шум в голове стало доходить, что зовут меня, что появилась работа. С трудом приподнялся, стряхнул комья земли — в тебе нуждаются, надо действовать!

Я побежал к автомашине, где находилось мое санитарное имущество. Навстречу мчался повар Харитонов.

— Товарищ военфельдшер! Там побиты люди. В домик как ахнуло, в мазанку, где бочки с соляркой. Меня шугануло от кухни — кувырком летел! А мазанку завалило. Может, и там кто есть, а хлопцев так и скосило. Наповал, — причитал он, следуя за мной.

— Успокойтесь. Бегите за мной.

Пострадавших сносили в одно место. За полуразвалившейся мазанкой уже лежало два человека и один сидел, спиной упираясь в дерево. Правой рукой прикрыл он окровавленное левое плечо.

Он кричал:

— Доктор, перевяжи, кровь вся вытекет, смотри! — И показывал окровавленную руку.

— Там еще один лежит, изорванный весь, — указывали мне в сторону кошары.

— Берите носилки и несите сюда, — распорядился я и пошел к лежавшим на траве. Сильно завыл сидящий у дерева раненный в плечо, увидев, что я пошел к другим:

— Меня чего обошел? Погибну же, доктор. Перевяжи мне руку. Прошу тебя, доктор, миленький!

— Спокойно подождите, все сделаю, — и пошел к лежачим раненым. Они не кричали. Один тихо стонал, другой молчал, но дыхание было со свистом, покашливал, изо рта шла кровянистая пена. Присел к нему, разрезал садовым ножом гимнастерку вместе с нательной рубашкой. Справа под мышкой зияла глубокая рана, в которую засасывался при каждом вдохе наружный воздух с хлюпающим звуком. У раненого проникающее осколочное ранение грудной клетки. Тело залито кровью и загрязнено землей.

Обтер куском развернутого бинта грязь вокруг раны, смазал ее края и поверхность вокруг йодной настойкой. Разорвал перевязочный пакет, смазал вазелином прорезиненную обертку и закрыл ею рану, поверх наложил подушечки пакета, вату и укрепил все это бинтами. Пошел ко второму. Опять закричал и заплакал сидящий, просил его перевязать. Но раненный в грудную клетку нуждался в более срочной помощи, чем другие, по жизненным показаниям. Чтобы прекратились эти крики, я пошел к сидячему раненому, разрезал ножом ему рукав, отвернул лоскуты и увидел сквозное осколочное ранение мягких тканей плеча, по-видимому, без повреждения кости. Сочилась из раны кровь. Наложил ему выше раны жгут, он несколько успокоился. Вернулся к лежачему, который тихо стонал. Быстро окинул его взглядом. Гимнастерка и брюки на левой ноге во многих местах пропитались кровью — множественные ранения грудной клетки и левой голени. Пока возился с ними, принесли четвертого раненого на носилках от кошар, где также разорвалась бомба. Он был ранен осколками в бедро, ягодицу и низ живота — по-видимому, проникающие ранения в малый таз. Смазал ранки настойкой йода, наложил повязки.