Читать книгу "Козьма Прутков - Алексей Смирнов"

Барон фон Гринвальдус, Известный в Германьи, В забралах и в латах, На камне пред замком, Пред замком Амальи, Сидит, принахмурясь; Сидит и молчит.

Отвергла Амалья Баронову руку!.. Барон фон Гринвальдус От замковых окон Очей не отводит И с места не сходит; Не пьет и не ест.

Года за годами… Бароны воюют, Бароны пируют… Барон фон Гринвальдус, Сей доблестный рыцарь, Все в той же позицьи На камне сидит.

А вот стихотворный фрагмент — обращение к Аксакову[177].

РОДНОЕ

Отрывок из письма И. С. Аксакову

В борьбе суровой с жизнью душной Мне любо сердцем отдохнуть; Смотреть, как зреет хлеб насущный Иль как мостят широкий путь. Уму легко, душе отрадно, Когда увесистый, громадный, Блестящий искрами гранит В куски под молотом летит…

Люблю подсесть подчас к старухам, Смотреть на их простую ткань. Люблю я слушать русским ухом На сходках родственную брань.

Вот собралися: «Эй, ты, леший! А где зипун?» — «Какой зипун?» «Куда ты прешь? знай, благо, пеший!» «Эк, чертов сын!» — «Эк, старый врун!» ………………………………… И так друг друга, с криком вящим, Язвят в колене восходящем.

В ориентированном на славянофилов журнале «Москвитянин» за 1852 (№ 1–4) и 1853 (№ 1) годы Аполлон Григорьев поместил две обзорные статьи, в которых попытался предложить свою «теорию» литературного творчества, а попутно выступил с критикой творческих позиций Лермонтова. Григорьев пишет о лермонтовской борьбе без основ, страданьях без исхода, о причудах болезненной антипатии и т. д. Прутков отвечает Григорьеву пародийным «трактатом» в стихах «Безвыходное положение», где копирует вычурность и тяжеловесность оригинала, иронизирует по поводу заведомо тщетных попыток создать «теорию творчества» и тем самым косвенно защищает западника Лермонтова от славянофила Григорьева.

БЕЗВЫХОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Г. Аполлону Григорьеву, по поводу статей его в «Москвитянине» 1850-х годов[178]

Толпой огромною стеснилися в мой ум Разнообразные, удачные сюжеты, С завязкой сложною, с анализом души И с патетичною, загадочной развязкой. Я думал в «мировой поэме» их развить, В большом, посредственном иль в маленьком масштабе.

И уж составил план. И к миросозерцанью Высокому свой ум стараясь приучить, Без задней мысли, я к простому пониманью Обыденных основ стремился всей душой. Но, верный новому в словесности ученью, Другим последуя, я навсегда отверг: И личности протест, и разочарованье, Теперь дешевое, и модный наш дендизм, И без основ борьбу, страданья без исхода, И антипатии болезненной причуды! А чтоб не впасть в абсурд, изгнал экстравагантность…

Очистив главную творения идею От ей несвойственных и пошлых положений. Уж разменявшихся на мелочь в наше время, Я отстранил и фальшь и даже форсировку И долго изучал без устали, с упорством Свое, в изгибах разных, внутреннее «Я». Затем, в канву избравши фабулу простую, Я взгляд установил, чтоб мертвой копировкой Явлений жизненных действительности грустной Наносный не внести в поэму элемент. И технике пустой не слишком предаваясь, Я тшился разъяснить творения процесс И «слово новое» сказать в своем созданье!..

С задатком опытной практичности житейской, С запасом творческих и правильных начал, С избытком сил души и выстраданных чувств, На данные свои взирая объективно, Задумал типы я и идеал создал; Изгнал все частное и индивидуальность; И очертил свой путь, и лица обобщил; И прямо, кажется, к предмету я отнесся; И, поэтичнее его развить хотев, Характеры свои заране обусловил; Но разложенья вдруг нечаянный момент Настиг мой славный план, и я вотще стараюсь Хоть точку в сей беде исходную найти!

Заметим, что это написанное белым стихом послание пародирует уже не пасторальные безделки, а теоретические труды, претендующие на ученую серьезность. Согласимся, что для директора Пробирной Палатки, будь он даже в чине армейского полковника, такой «досуг» едва ли можно назвать типичным. Пожалуй, он уж слишком интеллектуален. Как ни крути, а письмо приятелю Аполлинию выходит за рамки образа. Интересно, какой это «тупой» и «самодовольный» чиновник способен на такие риторические каскады? Автор «Безвыходного положения» и пробирнопалаточный туз — два разных человека. Впрочем, мы помним, что человека-то даже не два, а четыре, потому и Прутков — разный. Но при этом каждый лик его убедителен и привлекателен в своей яркой клоунской размалевке: то озорной, то резонерский; то простецкий, то лукавый, то нарочито серьезный. И все это — Козьма Прутков собственной персоной.

Комментарии

Творчество, в частности, творчество литературное, требует досуга и достатка. Долго оно оставалось делом сугубо господским. Им занималась наиболее образованная, одаренная и хотя бы относительно обеспеченная часть русского дворянства.

Великая литература — ключевая составляющая мирового феномена русской культуры — зрела несколько столетий, чтобы дать ослепительный всплеск в XIX веке. Поначалу она была явлением чисто аристократическим.

Пушкин, давно уже будучи профессиональным литератором, решил посвятить меру сил журналистике и основал журнал «Современник». Ревностно отстаивая свою родовитость и представляя собой врожденного аристократа духа, от природы служа неким «волшебным фонарем» — таким, что любая входившая в него «спектральная мешанина» на выходе преображалась в чистое и благородное свечение, он и детищу своему, журналу, придал аристократический блеск. Этот блеск культивировался еще некоторое время после Пушкина, однако в 1840-е годы лицо журнала становится более демократичным, оно определяется «совместной работой разночинной интеллигенции (Белинский, Некрасов) с либеральным дворянством (Панаев)»[179]. После западноевропейских революционных событий 1848 года к руководству «Современника» приходит его дворянская часть и круг сотрудников журнала снова приобретает «подчеркнуто барский характер», что и акцентирует в угоду времени (30-е годы XX века) советский исследователь[180].