Читать книгу "Рокоссовский - Борис Соколов"

Добавим, что вскоре Рачинского перевели в Ивановскую тюрьму у Финляндского вокзала. Он так и не признал своей вины и был освобожден 31 января 1939 года в рамках так называемой «бериевской оттепели» за недоказанностью обвинений. Рокоссовскому же свободы пришлось ждать еще больше года. Может быть, дело было в том, что Рачинский был простым студентом-первокурсником, а Рокоссовский — комдивом, командиром корпуса, и на его освобождение требовалась санкция самого Сталина.

В. В. Рачинский также вспоминал, как уже после своего освобождения из газет узнал, что «Рокоссовского освободили. Как потом, уже сравнительно недавно выяснилось, что он был освобожден позднее меня, в 1940 году. Я увидел его портрет в газете „Правда“, когда целой плеяде военачальников Советской Армии были присвоены воинские звания генералов. Очень рад я был этой новости об освобождении К. К. Рокоссовского. Скажу, что я никогда за всю свою жизнь не использовал знакомства с К. К. Рокоссовским. Во-первых, я не хотел ему напомнить камеру № 6, а во-вторых, неизвестно, как была бы истолкована кое-кем из „стражей“ моя попытка установить контакт с таким крупным человеком. Я уже не был наивным мальчиком. В душе я всегда думал, что он меня бы не оттолкнул. Поэтому я всегда хранил и храню святую память об этом великом Человеке».

Я склонен доверять Владимиру Вацлавовичу. Сидя в переполненной камере «Крестов», Константин Константинович действительно мог думать, что все происходящее — результат злоупотреблений со стороны сталинского окружения, а великий Сталин ничего о репрессиях не знает. По воспоминаниям генерала И. В. Балдынова, который находился в заключении вместе с Рокоссовским, Константин Константинович, возвращаясь в камеру после допросов, каждый раз упорно повторял: «Ни в коем случае не делать ложных признаний, не оговаривать ни себя, ни другого. Коль умереть придется, так с чистой совестью».

«Били… Вдвоем, втроем, одному-то со мной не справиться! Держался, знал, что если подпишу — верная смерть», — вспоминал Константин Константинович на встрече со слушателями Военной академии имени М. В. Фрунзе в апреле 1962 года.

В личном деле маршала хранится справка:

«Выдана гр-ну Рокоссовскому Константину Константиновичу, происходящему из граждан б. Польши, г. Варшава, о том, что он с 17 августа 1937 г. по 22 марта 1940 г. содержался во Внутренней тюрьме УГБ НКВД ЛО и 22 марта 1940 г. из-под стражи освобожден в связи с прекращением его дела. Следственное дело № 25 358 1937 г.

Начальник тюрьмы УГБ (подпись)

Начальник канцелярии (подпись)

Верно: пом. начальника 1-го отдела (подпись)

4 апреля 1940 г.».

В автобиографии, составленной в тот же день, Рокоссовский, указывая свою партийность, отметил, что в РКП(б) вступил в марте 1919 года в парторганизацию 2-го Уральского отдельного кавдивизиона 30-й стрелковой дивизии, и подчеркнул: «Партийным взысканиям не подвергался. В других партиях не состоял и никогда от генеральной линии партии не отклонялся и не колебался. Был стойким членом партии, твердо верящим в правильность всех решений ЦИКа, возглавляемого вождем тов. Сталиным».

Следственное дело Рокоссовского было уничтожено в начале 1960-х годов по распоряжению Хрущева. Поскольку никаких публикаций на эту тему не было, рождались разнообразные слухи. Говорили, будто Константин Константинович все-таки был осужден на десять лет и какое-то время провел в лагерях, то ли в Воркуте, то ли в Забайкалье, то ли в Норильске. Находились даже люди, будто бы видевшие его в лагерях или в пересыльной тюрьме в Минусинске. На самом деле, как явствует из цитированной выше справки, ни в какие лагеря Рокоссовский отправлен не был, а оставался под следствием в «Крестах». Оттуда его лишь однажды привезли в Москву на заседание Военной коллегии Верховного суда СССР. Тогда ему пришлось некоторое время провести в Бутырской тюрьме, о чем он впоследствии говорил своему шоферу С. И. Мозжухину. Рокоссовского обвиняли в том, что в качестве польского шпиона его завербовал в середине 1920-х годов его бывший сослуживец по 5-му драгунскому Каргопольскому полку и бывший командир Сводного Уральского полка Красной армии Адольф Юшкевич. Их боевые пути разошлись в мае 1919 года, когда Юшкевич был серьезно ранен и после госпиталя в свой полк не вернулся. На заседании суда Рокоссовский заявил, что Юшкевич никак не мог завербовать его, поскольку еще 28 октября 1920 года героически погиб в бою с врангелевцами в Северной Таврии, и сослался на номер газеты «Красная звезда», где описывался этот бой. В результате заседание суда закончилось без вынесения приговора и дело вернули на доследование. Суд происходил в начале 1939 года, уже в период «бериевской оттепели», и этим можно объяснить, что Военная коллегия не стала проштамповывать заранее заготовленный смертный приговор. Рокоссовского вернули в «Кресты».

Существуют также слухи, будто Рокоссовский уцелел потому, что согласился быть внутрикамерной «наседкой», то есть стукачом. Заметим, что никаких подтверждений этого в документах или в воспоминаниях бывших заключенных или чинов НКВД до сих пор не обнаружено. Между тем в имеющихся свидетельствах сокамерников Рокоссовского есть факты, которые прямо противоречат версии о «наседке». И Рачинский, и Балдынов подтверждают не только, что Рокоссовского били, но и то, что он призывал сокамерников ни в коем случае не делать ложных признаний. Обычно «наседки» ведут себя иначе, советуя признать хоть что-нибудь, чтобы следователи перестали тебя бить. К тому же самих «наседок» обычно побоям не подвергали.

Необходимо также указать, что согласие на стукачество обычно не гарантировало смягчения приговора, особенно если речь шла о людях достаточно высокопоставленных и обвиняемых по «расстрельным» статьям. Например, известный драматург и один из лидеров РАППа В. М. Киршон, близкий друг главы НКВД Г. М. Ягоды, после ареста согласился сотрудничать со следствием и был помещен в камеру Ягоды в качестве «наседки», о чем сохранились соответствующие донесения с подробными записями их разговоров. Сотрудничество с органами, однако, не спасло Киршона от расстрела. Рокоссовскому по занимаемой должности и тяжести предъявленных обвинений также светил расстрел.

С другой стороны, некая загадка дела Рокоссовского остается. Почему следствие тянулось так долго — два с половиной года? Ведь обычно чекисты укладывались в полгода-год, а иногда и в три месяца. История с Юшкевичем сама по себе столь длительной затяжки не объясняет. Не исключено, что в разное время следствие предполагало пустить Рокоссовского по разным делам — то ли по забайкальской военно-троцкистской организации, то ли по заговору в Пскове, то ли вообще по «польской линии». Биография Рокоссовского в этом отношении открывала целый ряд возможностей, и не исключено, что следователи перебирали их последовательно, что и затянуло следствие. Кроме того, после замены в ноябре 1938 года Ежова Берией следователи, скорее всего, сменились, что тоже могло затянуть дело. Остается надеяться, что когда-нибудь в архивах ФСБ найдутся какие-либо материалы, связанные с делом Рокоссовского и могущие пролить свет на то, почему Рокоссовскому повезло больше, чем многим другим.