Читать книгу "Столыпин - Святослав Рыбас"

И оба сознавали это.

В конце концов правительство худо-бедно было создано, огромная российская скрипучая телега двинулась дальше.

Куда? С какой скоростью? Это еще никому не известно. В том числе и Столыпину. Пока что – в воздухе только носится предчувствие перемен. Столыпин всего три месяца в Петербурге. Он зеленый новичок. Им должны манипулировать, использовать его волю, мужество, способность вести разговор с оппозицией. Все еще неопределенно. Даже в главном. Что такое Российская империя – конституционная или абсолютная монархия? Согласно манифесту от 17 октября – конституционная, однако Дума распущена, новые выборы не назначены. Правда, вскоре оплошность была исправлена, срок выборов Второй Думы определен.

Столыпину предстояло сделать самый решительный шаг. Его, помещика и дворянина, история подвела к буржуазным реформам, которые должны были разрушить его родной мир. Вспомним страшную тоску бунинских рассказов о разоренном помещичьем быте. Вспомним стук топора в чеховском вишневом саду…

«Запах антоновских яблок исчезает из помещичьих усадеб» (И. Бунин «Антоновские яблоки»).

«Раневская. О мой милый, мой нежный, прекрасный сад!..

Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай… Прощай!..» (А. Чехов «Вишневый сад»).

Горько прощаться с родным. Сколько твердости духа требуется реформатору! По сути, он уничтожает, в его руках тоже топор. Конечно, можно сказать не «топор», а «скальпель», да только предстоявшая операция тяжела и мучительна. И чеховское пророчество скоро сбудется:

«Раневская. Вам понадобились великаны. Они только в сказках хороши, а так они пугают».

Требовались великаны. И спустя месяц (9 августа) после назначения Столыпин форсирует разработку земельной реформы, которая сосредоточивается в межведомственной комиссии при Министерстве внутренних дел под председательством В. И. Гурко. (Имя Гурко известно только узкому кругу историков, но он сделал очень много для подготовки Столыпинской реформы.)

Первый шаг был сделан.

12 августа произошел взрыв на Аптекарском острове.

Уцелевший Столыпин на следующий день приобрел сочувствие почти всей России.

С августа начинается самое напряженное и плодотворное время его управления. Он как будто понял, что начинается бешеная гонка, в которой он может просто не успеть, ему не дадут успеть…

* * *

Еще в июне ЦК партии социалистов-революционеров, поняв, что горемыкинское правительство не пойдет на уступки Думе, решил возобновить террор и поставил на очередь подготовку убийства министра внутренних дел. Столыпин еще не был значительной фигурой, он был символом.

С первых же дней завязавшейся игры охранного отделения, руководимого полковником Герасимовым, и Боевой Организации эсеров, руководителем которой был агент Герасимова знаменитый Евно Азеф, Столыпин согласился быть под прицелом, арестов не производить, чтобы не выдать Азефа, и довольствоваться только разрушением замыслов своих преследователей.

Герасимов гарантировал министру безопасность. Столыпин не побоялся. У него не было другого выхода, он не забыл, как еще в Саратове к нему обращались два начальника охранных отделений, просивших, когда их убьют, позаботиться об их семьях. И они погибли. Мог ли Столыпин отступить?

План Герасимова заключался в том, чтобы изнурить эсеровских боевиков неудачами и заставить признать невозможность террора. Был ли он опасен? Об этом излишне говорить.

В перлюстрированной полицией почте попадались яркие свидетельства гибкости, непредсказуемости действий боевиков. «Относительно террора я думаю: Дума для нас трибуна, одна из тех „частностей“ партийной работы, как всякий митинг, всякое общественное учреждение. Мы идем не с надеждой творить, заниматься органической работой. Мы идем, чтобы разрушить Думу, а потому нет смысла нам идти по этической стороне террора. Если признаём этичность активных действий в прошлом, необходимо признать их и теперь» – так писал неведомый нам «Седой» в феврале 1907 года, подтверждая страшную истину гражданской войны: здесь не может быть никаких правил.

Столыпин знал это. Герасимов – тоже. (В конце 1909 года Герасимов только чудом уцелел от взрыва бомбы, подстроенного Азефом более мелкого разряда, а погиб полковник Карпов.)

Взрыв на Аптекарском острове тоже был непредсказуем. Эсеры, по данным охраны, не могли этого совершить, поскольку они были под контролем; и максималисты, более горячие, чем эсеры, тоже были под наблюдением: видный максималист Соломон Рысс, арестованный в Киеве при попытке ограбления артельщика, стал секретным агентом. Для организации «побега» Рысса из тюрьмы пожертвовано двумя невинными полицейскими, приговоренными к каторге. Зато максималисты, считалось, в кармане Департамента полиции.

Тем не менее 12 августа отличились именно максималисты. Они не скрывали этого, выпустили соответствующую листовку.

А что же Рысс? Оказалось, он вел по ложному следу, напрасно на него надеялись.

Да, Столыпин еще до покушения на Аптекарском знал, что никто не может гарантировать ему безопасность. После покушения он просто перестал думать об этом, с холодным равнодушием идя навстречу неизбежному.

На приеме у Николая II в ответ на предложение денег на лечение дочери Столыпин сказал:

– Ваше величество, я не продаю кровь своих детей.

Некоторая чрезмерность звучит в этих словах. Он словно говорит, что не приемлет такого уровня взаимоотношений. Дома у него – мучения четырнадцатилетней Наташи, на сердце – угрызения совести, впереди – неизвестность. И чувство долга. Положение трагическое.

Трудно сравнивать отцовские чувства двух мужчин, видевших страдания своих детей, – Столыпина и Николая. Николай не смог стать выше личного горя, болезни сына, которую мог приостанавливать Распутин. Последствия царского уравнения государственного и личного были катастрофическими. Перед Столыпиным стоял подобный же выбор, и он был готов к жертве. Разве можно было «продать кровь своих детей», когда он совершал жертву? Тут вспоминается формула Н. В. Соловьева: в России взаимоотношения личности и государства проходили через жертву. Жестоко? Как согласиться с такой правдой?

Но в ответе: «Я не торгую…» звучит именно этот железный звук.

Через два года бывшему директору Департамента полиции А. А. Лопухину предстоит пройти через ужасное испытание – эсеры, поняв, что в их рядах агент охранки, похитили дочь А. А. Лопухина, чтобы шантажом вырвать у него нужное имя. Невозможно гадать, как поступил бы на месте Лопухина тот или иной человек, это лежит за пределами нашего разговора. То, что случилось, никогда широко не обсуждалось. Сам Лопухин об этом умалчивал, несмотря на суровые испытания, обрушившиеся на него впоследствии. Революционным идеологам тоже было невыгодно обнародовать столь циничные методы борьбы. И только двоюродный брат Лопухина, умерший в 1966 году, оставил записки, где ссылается на рассказ А. А. Дело было так. Лопухин в Париже получил письмо из Лондона, что его дочь похищена. Он едет в Англию, в его купе входит 3. Л. Бурцев (издатель «Былого», в прошлом террорист), предлагает сделку. Лопухин называет имя и назавтра встречается с живой и невредимой дочерью в Лондоне. Двухходовая комбинация эсеров успешно сыграна!