Читать книгу "В ожидании Синдбада - Наталия Миронина"

– Послушай, как я погляжу, тебе никто не нравился. Все твои романы ничем не заканчивались. Только зря ты в подушку плакала и бегала на улицу звонить, чтобы я ничего не слышала! – Калерия Петровна применила запрещенный прием.

Но дочь не так-то легко вывести из себя. Тем более накануне отъезда.

– Мам, это жизнь. У меня она так складывается. Слушай, а ты помнишь, куда я дела фен? Я же только что держала его в руках? – Дочь отвлекла мать.

– Вот он, на кресле, под пакетом с косметикой. Дочка, зачем тебе и фен, и щипцы для волос? Только лишнюю тяжесть повезешь? – задала Калерия Петровна свой обычный вопрос.

– Ну, как же, – отвечала довольная Ника, – феном только высушу, уложить мои волосы феном нельзя. Щипцами придется накручивать. Вот еще крем для лица надо увлажняющий взять. Конечно, поезд – не самолет, но кожу все равно сушит здорово.

Калерия Петровна качала головой – лучшим она считала крем «Нивеа», он был жирным и годился для всего – для лица, рук и пяток.

Нике нравилось, что мама присутствует при сборах – так она приобщалась к современной жизни. И на ее расспросы она отвечала подробно – поезда теперь были скоростными и комфортными, и косметика стала «умной», и времени у современной женщины теперь хватало на все.

– Ну, да, – с готовностью соглашалась мать, – у тебя там столько встреч, конечно, надо приехать свежей, выглядеть хорошо.

– Ой, это дело двух минут! У меня есть такой крем с эффектом «золушки»…

– Каким?

– Понимаешь, вот нанесешь на лицо, и тут же кожа как после трехчасовой прогулки! Хочешь, мы сейчас тебя намажем?! – Ника кинулась к матери.

– Ну, господи, он же дорогой, зачем мне на ночь глядя! – отнекивалась Калерия Петровна.

По тону Ника чувствовала, что она действительно гордится дочерью: не только деловая выросла – месяца не проходит без командировки, но и симпатичная, современная, следит за собой. Калерия Петровна вздыхала: «Вот зачем-то развелась, а то жила бы в Москве. Может, внуки были бы». Вслух она ничего не говорила, а просто тайно молила всех святых, чтобы где-нибудь Ника встретила положительного мужчину. «Ну, ладно, не обязательно под венец идти, а просто для отношений. Теплых, добрых. Молодая же еще!» – повторяла она про себя.

Электричка в Москву уходила поздним вечером.

– Что же, Наташа тебя встретит? Поздно ведь, – беспокоилась Калерия Петровна.

– Конечно, она ведь машину водит.

– Молодец какая.

– Мне тоже надо, – вздыхала Ника, – вот, может, вернусь из командировки и пойду на курсы.

– Зачем? Мы машину не скоро купим, – вздыхала Калерия Петровна.

– Так зачем ее покупать, если водить не умеешь?! Научишься водить – и о машине можно подумать, – лихо отвечала Ника.

Она душой уже была за порогом. Она уже превратилась в успешную, бойкую, самостоятельную женщину, путешествующую с дорогим чемоданом в удобных стильных туфлях и отлично понимающую, что и как ей следует делать.

– Может, ты и права. Давай присядем на дорожку.

Они обе сели на диванчик в прихожей. Потом Калерия Петровна перекрестила дочь, поцеловала и произнесла:

– Удачи.

– Спасибо, мама. – Ника вышла за порог.

Москва встретила ее дождем. Наташа Шевцова, полноватая блондинка в стоптанных кроссовках и растянутых спортивных брюках, ждала на привокзальной площади.

– Промокла? – спросила она.

– Чуть-чуть, зонт в чемодане.

– Извини, отойти не могла, здесь стоянка запрещена. Машину на эвакуаторе куда-нибудь утащат, ищи потом.

– Что ты! Ничего, тут же два шага.

Подруги уселись в машину, Шевцова нажала на газ.

– Ты не гони, я хочу все-таки в Питер попасть!

– Я не гоню. Но что ты там забыла? Ты каждый месяц почти туда мотаешься?

– Ну, я не только туда езжу, – рассмеялась Ника, – но туда чаще всего. А что делать, город такой, музейный. Там вечно какие-нибудь совещания.

– Ох, темнишь! – рассмеялась Наташа.

– Ты как моя мама. Она тоже считает, что у меня там «отношения».

– Кстати, как Калерия Петровна?

– Хорошо. Я не даю ей скучать. А как у вас дела?

– Нормально! Сегодня всех разогнала, чтобы нам с тобой поболтать.

– Они не обидятся?

– Им не на что обижаться. Весь дом, а вернее, все дома на мне.

– Ты – молодец. И главное, тебе это нравится.

– Что именно?

– Тебе нравится управлять всеми этими детьми, внуками. И мужем – тоже.

– Нравится, – Наташа стала серьезной, – мне нравится, когда вокруг много жизни. Раньше все больше наоборот было. Сама знаешь.

– Это в прошлом. Так давно, что уже кажется чем-то чужим.

– У меня нет такого ощущения.

– Извини. Я хотела тебя утешить. Успокоить.

– Знаю, – Наташа улыбнулась, – а ты отлично выглядишь. В тебе появился…

– Стиль. Это мне тут недавно сказали.

– Вот именно. Правильно сказали.

– Все это фикция, вот убери эти чемоданы и прическу – и все будет как прежде, как всегда.

– А ты не убирай.

– Я не могу с этим безумно дорогим чемоданом в обнимку ходить.

– Ты меня поняла. Ты будь такой всегда. С таким настроением. С таким лицом.

– Не получается. Меня хватает только на командировку.

– Подруга, я тебя понимаю. Видишь, в каких я кроссовках и штанах.

– С такой машиной можно это себе позволить, – Ника успокоила подругу лестью.

Машина Шевцовой – подарок семьи – смотрелась шикарно, но вид старых спортивных брюк все портил. Ника не могла упрекнуть подругу за них – она сама так порой грешила.

Большая квартира Шевцовой была пуста.

– Куда же ты всех дела? – Ника огляделась.

– За городом все. Мы наконец закончили строить дом. Там места всем хватит. А отдыхать я буду здесь. Ты же знаешь – я город люблю. И всегда хотела жить в Москве.

Ника промолчала – Шевцова не хотела жить в Славске, это верно. А вот Москва просто попалась под руку. Богатый вдовец с детьми готов был сразу увезти ее, но Наташа первое время цеплялась за прошлое.

– Сейчас мы с тобой поужинаем и будем болтать. Как жаль, что у нас есть только пара дней в месяце, чтобы поговорить обо всем.

– Это мало и много. Вообще-то, это роскошь, – улыбнулась Ника. Ее поездка начиналась так, как надо, – с долгого доверительного и откровенного разговора-воспоминания с близкой подругой. Ника Одинцова не относилась к очень общительным людям, она старалась больше слушать, чем говорить. И единственным человеком, с которым она могла говорить часами, оставалась Наташа.