Читать книгу "Хроники Порубежья - Юрий Рудис"

Это заявление неожиданно взволновало Ермощенко. — Как это понесём? На собственном горбу, что ли? Ничего себе. Я не согласен. Я, Митя, думаю, что последнюю просьбу надо уважить. Говори, юноша. Только быстрей, пожалуйста, ведь поджарят.

— Ага. Я быстро. Так вот, ладонь указывает на Большую Медведицу!

Митька явственно заскрежетал зубами.

— Ничего, ничего, — подбодрил его кузнец. — Значит, Большая Медведица. Отлично! Это же совсем другое дело. Продолжай, Саня, не стесняйся. Все свои.

— Эти семь точек, не что иное, как звезды, составляющие созвездие Большой Медведицы. Почему оно так, и зачем, я не знаю. А теперь, Митька, приложи к ним кончики пальцев.

— Кто бы тебя самого приложил, — буркнул Митька, закашлявшись от дыма. — Готово. И что?

— И ничего, — засмеялся Иван. — Ну, что, пошли?

— Сейчас пойдём, — пообещал Саня. — Теперь ты, Иван Иванович. Ладонь свою наложи вот сюда, пониже Митькиной Так, чтоб с рисунком совпала. И сразу пойдём.

— Тьфу ты. — Ермощенко прижал ладонь стене, которая вдруг содрогнулась и осветилась зеленовато-молочным светом. Пол под ногами качнулся. — Ох, мать твою…Пойдём, ага…

— Господи, помилуй, — услышал Саня голос Митьки. Что-то горячей ладонью сдавило сердце, и он, потеряв сознание, повалился набок.

* * *

— Эй, — тронули Ивана Ермощенко за плечо. — Вставай.

Иван осторожно приоткрыл один глаз и чуть не взвыл. Боль была такая, что череп, казалось, вот-вот развалится на куски. Он попробовал закрыть глаз обратно, но стало ещё хуже.

— Оглох?

Иван сосредоточился и снова, очень осторожно, приоткрыл глаз, просто посмотреть, кому это он понадобился в такой трудный момент.

— Очнулся, сокол сизый. А теперь на ножки резвые, ата-та.

Могучая рука сгребла Ермощенко за опасно затрещавший ворот пальто и, как редиску из грядки, выдернула из обморочной мути. Пятки его оторвались от земли, жёсткие складки материи врезались в щеки и сдавили рот, с глухим щелчком оторвалась верхняя пуговица. Болтаясь на весу, Иван, попробовал обернуться, чтобы посмотреть на своего мучителя, но оказалось, что радиус поворота головы сильно ограничен. Обзор был открыт только спереди. Спереди была бетонная стена, у которой, скорчившись, лежало чьё-то тело. Иван не сразу сообразил, кто это. Потом вспомнил и имя. — Значит, Митька. А где второй? Как его? Саня, кажется, — скосив глаза вниз, он обнаружил и второго. Саня лежал лицом вверх, раскинув руки, то ли жив, то ли нет. Кузнец хотел окликнуть их, но из деформированного рта вместо слов раздалось мычание.

К счастью, неведомый идиот, держащий Ермощенко за шиворот, ослабил хватку и слегка смайнал его, так что подошвы кузнеца вновь встретились с твёрдой поверхностью, а лицо приняло прежние очертания. Впрочем, твёрдая поверхность на поверку оказалась не очень твёрдой, её довольно сильно потряхивало и поматывало из стороны в сторону.

Головная боль стихла, способность мыслить мало помалу возвращалась к Ивану. И первая полновесная мысль не заставила себя ждать. Он понял, что погреб, в который его угораздило забиться вместе с двумя левыми пацанами, никуда не делся. И он, Иван Ермощенко, никуда не делся из этого погреба. Однако, был и позитив. Горелым деревом пахло весьма основательно, но ни дыма, ни огня не наблюдалось. За дверью было тихо, и складывалось впечатление, что там, вообще, никого нет. Иван вспомнил о светящемся рисунке, но тот исчез, словно его и не было.

Хотя дверь оставалась запертой, было довольно светло, зеленовато-молочное свечение исходило теперь, казалось, от самих стен.

— Вижу, оклемался.

Иван почувствовал, что железная длань, сжимавшая его воротник, наконец, разжалась. Он глубоко вздохнул, и обернулся.

— Ну, что вылупился? Волох — я. Слыхал про такого?

Ни про какого Волоха Ермощенко никогда не слыхал и, вообще, этого высокого, широкоплечего, и очень старого человека видел впервые жизни. Глядя на изрезанное морщинами лицо незнакомца, с глубоко провалившимися глазами и запавшим ртом, на длинные, жидкие пряди седых волос, он только удивился, откуда в таком дряхлом теле такая сила.

— Чего, не слыхал, что ли?

— Нет, дедушка, не слыхал. А надо было?

— Не помешало бы. Не слыхал, значит. Тогда, утешить мне тебя нечем. Влип ты, соколик. В самую патоку по самую маковку. Сюда как попал?

— Да уж не по профсоюзной путёвке. Загнали, как барсука в нору, с молодыми парнишками. Кстати, а ты их поспрошай. Может, они про тебя чего слыхали?

— В другое время поспрошал бы. Ну, что, пошли?

Идти куда-либо за могучим старцем у Ивана не было никакого желания. Не внушал тот никакого доверия. Взгляд у него был недобрый, да и одет он был как-то по-индийски, как йог какой-то, во всё белое. Вот плащ у него был красный, застегнутый с левой стороны. Сапоги крепкие. Чего тут ждать, непонятно. То ли на гебралайф подсадит, то ли в тоталитарную секту подпишет.

— Куда пошли?

— А куда скажу, туда и пошли. Держись за корзно.

— За какое ещё корзно? — Иван еще раз взглянул на тела своих спутников. — А с ними что? Я, дедушка, без них не пойду.

— Что такое корзно, не знаешь? — изумился старик. — Лепо. Таких тут и впрямь не бывало. Что до друзей твоих, то никуда они не денутся.

— Не верю я тебе, дедушка, вот что.

— Чего? Не веришь?

— Не верю.

— А придётся.

Старик размахнулся, в правом глазу упрямца полыхнуло, он отлетел к стене, приложился об неё затылком и отключился.

Глава восьмая

Когда Иван снова пришёл в себя, то ему показалось, что он спит на открытой железнодорожной платформе, такой примерно, на которых перевозят уголь и щебень. Тело обдувал сильный ветер, и тело это самое явно перемещалось в пространстве с приличной скоростью. Вот только на стыках не трясло, и колёса совсем не стучали. Странно было то, что лежал он на животе, а ничего, кроме ветра, под собой не чувствовал. Иван приоткрыл глаза, как можно более осторожно, слишком хорошо он помнил, чем это кончилось в прошлый раз, и никакой платформы или чего ещё подобного не обнаружил. А увидел только стремительно приближающиеся еловые верхушки. В кино, когда показывают падение самолёта в лес, часто изображают дело именно в таком ракурсе. Последнее, по мысли режиссёра, что видит пилот, перед тем как его летательный аппарат, пробороздив в лесу просеку, рухнет на родную землю.

А ещё, боковым зрением, Ермощенко узрел, что летит не один, а в спарке с драчливым старцем, вцепившись при этом мёртвой хваткой в край его красного плаща.

— Говорю ж, держись за корзно, — перекрикивая свист ветра, сказал старик, обернув своё слегка искаженное перегрузкой лицо. Иван снова закрыл глаза, и вовремя. Ветка сильно хлестнула его по лицу, и через мгновение он уже стоял на земле, а ещё через одно мгновение уже сидел на ней, потому что ноги, как после долгой качки, не держали.