Читать книгу "Рижский клуб любителей хронопортации - Александр Долгов"

Мы проболтались у входа на стадион, наверное, битых три часа, продрогли на ветру, как собаки, зуб на зуб не попадал… Я весь извелся, ходил туда-сюда, подпрыгивал, пытаясь увидеть нашего благодетеля, словом, был как на иголках… Перед стадионом толпа уже заметно поредела, а потом и вовсе остались мы с Шульцем да стайка зевак, у которых, как я понял, не было денег на покупку билетов, намеревавшихся послушать концерт со стороны под завывания ветра. И когда со стадиона вдруг донеслось бодрое «бум-бум-бум» – на сцену вышла разогревающая команда, этакий рижский клон американской хеви-метал группы Bon Jovi – и наши надежды практически растаяли – швах! – неожиданно из толпы вынырнул озабоченный запыхавшийся Пиночет. «Тут такое дело», – говорит, ничего толком не объясняя, а только глаза закатывая и бормоча что-то несуразное как бы в оправдание и извинение для очистки совести. После чего внятно спросил:

– Наушники – это чудо отечественной инженерии – при вас?.. Витька ими заинтересовался, хочет посмотреть.

Ну, мы с Шульцем, конечно, обалдели и в унисон кивнули. Ну точно, – «двое из ларца»!

Пиночет повел нас какими-то узкими коридорами в раздевалку. По пути успел рассказать о том, что его задержало. Оказывается, в гримерку нагрянул какой-то бородатый сумасшедший, возомнивший себя провидцем-вещуном: хотел предостеречь Цоя от близкой гибели в автокатастрофе – всё размахивал каким-то журналом, как доказательством своего пророчества.

– Прорвался через охрану, влетел, как ураган, в гримерку, вцепился в Витьку мертвой хваткой, точно бульдог, стал его умолять не ездить на «Москвиче» как потенциальном источнике несчастья, короче, понес такой несусветный бред, что пришлось мужика буквально отдирать от звезды, тащить волоком в медпункт, вызывать «скорую», или как она там называется, транспорт из психушки, поскольку тот совсем съехал с катушек, пена на губах, всё кричал о том, что Цою осталось жить три месяца!..

Он рассказывал, а мы с Шульцем тревожно взглядывали друг на друга, так как видели и понимали эпизод совсем в ином ракурсе, нежели очевидцы. По этой причине все сказанное я запомнил слово в слово и смог воспроизвести сейчас, и возможно, по этой же причине детали скандального происшествия, как позднее выяснилось, напрочь выпали из памяти Пиночета, стерлись из мозга, как при амнезии, ведь для него, как и для всех, это было только хулиганской выходкой. Лишь прозвучавший тогда отрезок времени всплыл в его голове яркой вспышкой после трагических событий в августе. «Три месяца, три…»

Войдя в гримерную, мы увидели переодевавшегося Густава – он менял брюки неимоверно кислотного цвета на темные штаны-бананы, в которых обычно играл на сцене. На его макушке красовалась соломенная шляпа с узкими полями, которую он не удосужился снять в помещении – переодевался прямо в ней, в концертной кутерьме не до тонкостей этикета, и штаны менял без малейшего стеснения. Увидев нас, со смешком сказал:

– Двое из ларца, одинаковых с лица! – имея в виду, конечно же, схожесть в нашем гардеробе: оба в черных кепках и бушлатах, за плечами красные рюкзаки. Сказал, нисколько не удивившись нашему появлению, будто нас здесь давно ждали.

В огромной раздевалке с зеркалами на стенах толпилось множество людей: в первую очередь, вся группа «Кино» в полном составе, но Виктора, как ни странно, я приметил не сразу, как, скажем, барабанщика Густава на переднем плане, которого собратья по группе – сами «киношники» – чаще называли художником, фотографом, короче говоря, кем угодно, но только не ударником рок-группы. Повторяю, там было полно народу: кто-то с видеокамерой снимал горы атрибутики на столах – плакаты, футболки, сувениры с «киношной» символикой, готовившиеся для продажи… Пиночет пихнул меня в бок, и тут в глубине раздевалки я увидел Цоя, неприметно сидевшего в уголке на небольшом диване в компании с молодой красивой шатенкой, в которой я без труда узнал Наташу Разлогову, спутницу Виктора, она часто с ним бывала на гастролях (узнал по многочисленным фото, гуляющим в Интернете). Я оторопело разглядывал Виктора. В черной рубашке с закатанными по локоть рукавами, черных джинсах, ворот на рубахе расстегнут на три пуговицы, на шее – черный шнурок с необычным амулетом… А под тем диваном… увидел пресловутый журнал с комиксовым Цоем. Никем не замеченный, он лежал, красуясь последней красно-черной страницей обложки с напечатанной на ней кровавой рекламой аттракциона для взрослых «Ужасы Петербурга». Свидетельство недавней безумной выходки того ненормального – журнал наверняка выпал из рук смутьяна, когда его отрывали от Цоя, упал под диван и в суматохе никто на него не обратил внимания. Я прямо поледенел весь, когда увидел журнал, – вот сюрприз так сюрприз! Хотя, по совести говоря, нечто подобное ожидал. Тем временем Пиночет подвел нас к Цою.

– Вот, Витя, эти двое – счастливые обладатели волшебных «телефонов», про которых я говорил, – представил нас Пиночет, – тех самых, у которых… Словом, твои питерские поклонники просят дать автограф, – при этих словах Шульц надвинул кепку на самые глаза. Почему? Понял только я.

– А где отечественное чудо техники-то? – спросил Цой.

Пришлось Шульцу достать из кармана наушники, заодно включить и музон.

Цой тут же вставил затычки в уши и разочарованно спросил:

– Это что за архаика такая?

– Британское трио «Эмерсон, Лейк энд Палмер», – отрапортовал Шульц из-под кепки.

– Слышу, что не группа The Cure… Не слишком ли поздно для 90-го года?

– Зато в самый раз для 72-го, – гордо парировал Шульц.

Цой в ответ только хмыкнул, вытащил наушники и стал их рассматривать, а я, воспользовавшись паузой, быстро достал из рюкзака припасенный из отцовской коллекции диск «Кино» «Последний герой», выпущенный во Франции, и достал черный маркер, которым Виктор и написал известные теперь всем слова: «Удачи! В. Цой» и поставил дату.

Потом он пристально посмотрел в сторону Шульца, выдвинувшегося вперед, чтобы поглазеть на последнего героя, о котором я прожужжал ему все уши. По лицу Виктора пробежала тень изумления, потом, немного подумав, он сказал Шульцу негромким глухим голосом, пронзив его озадаченным взглядом:

– Что-то твое лицо мне знакомо…

Но все-таки не признал в нем «старшего» Шульца. Сказал, как бы невзначай, и продолжил прерванный разговор с Наташей. Шульц, конечно же, его слова прекрасно понял – подозрения насчет «двойника – кровного брата» полностью подтвердились. Мы по-тихому отошли в сторону, шушукаясь, что же нам делать дальше, и в своем намерении быть незаметными, при этом оставаясь свидетелями происходящего, превратились в бесшумные тени, впечатавшись в стену. Это, конечно, аллегория, но очень близкая к истине. В этот самый момент по громкой связи объявили, что группу «Кино» приглашают к выходу на сцену. Все повскакивали с мест, засуетились: музыкантам – на сцену, ну а зрителям пора и на трибуны. Мы же с Шульцем, наоборот, тихонько отошли в сторону, чтобы не мешать остальным, и через пару минут оказались в гримёрной вдвоем. Особо не раздумывая, просто следуя шестому чувству, я поднял лежавший под диванчиком журнал, оставленный Цоем без внимания, и быстро отправил в чрево рюкзака вместе с подписанной пластинкой. Надо было подчищать следы, убирать вещественные доказательства, невесть кем оставленные в прошлом. И затем опрометью бросились к арене: попасть за кулисы в гримерку к Виктору Цою и не послушать концерт группы «Кино» – это уж точно из разряда преступлений, даже если и не сумели выполнить задуманного.