Читать книгу "Любовь и золото - Игорь Зарубин"

Катя росла без матери, которая умерла при родах ее. Воспитываемая отцом, она унаследовала от него легкость характера и веселый, жизнерадостный нрав. Александр Иванович был ярым сторонником женского просвещения, и поэтому на следующий год Катя должна была поступать в институт. Она была образованной девушкой и тоже интересовалась историей. Они частенько сиживали за столом голова к голове, читая рассказы из античной истории и представляя себя легендарными героями Спарты или римскими патрициями времен триумвирата… Катя, затаив дыхание, слушала рассказы Никиты о знаменитых правителях и полководцах, обо всем том, что он узнавал на блестящих лекциях Владимира Осиповича Ключевского. Когда же она узнала, что на глубине двух саженей от поверхности земли почти вся Москва пронизана сетью подземных катакомб, у Катеньки в глазах появился яркий блеск. Надо ли говорить, что и она без ума влюбилась в высокого, статного Никиту, который, к тому же, оказался покорителем таинственных подземелий…

Никита был совершенно счастлив. Его жизнь в Москве была интересной и наполненной, в отличие от однообразного существования в Спасске. Общение с Катей, учеба в университете, разбор профессорской почты, долгие разговоры с ним за чаем о той или иной исторической проблеме занимали почти все его время. И все-таки вскоре в жизни Никиты появился еще один интерес…

Как-то раз, на перемене после коллоквиума по древней истории, к Никите подошел низкорослый, тщедушный человечек с черными, как смоль, кучерявыми волосами, реденькой бородкой и черными же бегающими глазками.

— Да, — сказал он безо всякого вступления. — Здорово вы их!

— Кого это «их»? — не понял Никита.

— Ну, этих. Эксплуататоров трудового народа. Слышал я, как вы о восстании Спартака рассказывали. Сколько пафоса и негодования! Особенно мне понравилась вот эта ваша фраза: «Спартак был первым революционером, сделавшим попытку сбросить с себя гнет абсолютизма». Это сильно! Я сразу понял, что вы — наш человек.

— Вообще-то я такого не говорил вовсе, — попробовал возразить Никита. — И потом, чей это «наш»?

— Не говорили — значит подразумевали, — безапелляционно заявил чернявый. — А «наш»… — Он огляделся по сторонам, придвинулся поближе к Никите и стал на цыпочки, чтобы достать до его уха. — «Наш», — прошептал он, — это входящий в славную когорту верных сынов России, стремящихся вырвать ее из лап самодержавия и векового рабства царизма. Я хочу сказать, что вы близки по духу нам, тем, которые хотят изменить существующий государственный строй, когда люди труда получают копейки, а кучка дворян и помещиков во главе с царем богатеют на людских костях. Сергея Нечаева читали, надеюсь? «Катехизис революционера»?

Произнеся эту тираду, человечек с облегчением опустился на полную ступню и устремил на Никиту пронзительный взгляд.

Вообще-то Никита уже не раз слышал о том, что в студенческой среде существуют тайные социалистические кружки, на заседаниях которых звучат призывы к свержению существующей власти и даже ко всеобщему террору. О них говорили вполголоса, членов этих кружков окружал романтический ореол. В печати то и дело сообщали о покушениях на министров, градоначальников и даже придворных. Ходили слухи, что это дело рук именно марксистов. Никиту всегда тянуло ко всяким приключениям, и поэтому он заинтересовался странными речами чернявого.

— И как вы собираетесь изменить существующий порядок?

Незнакомец снова встал на цыпочки и зашептал на ухо Никите:

— Путем пролетарской революции. Как вас зовут?

— Никитой.

— Я — Зиновий Синявский. Не слышали? Можно просто Зяма. Я вижу, товарищ, что на вас можно положиться. Держите.

Он незаметно сунул Никите в руку пару каких-то брошюр.

— Завтра, Никита, — продолжал Синявский, — приходите в шесть часов вечера на Сухаревку. Я вас там встречу у башни. Состоится заседание нашего кружка. Придете?

Никита помялся, но в итоге согласно кивнул. Зяма Синявский облегченно вздохнул.

— Вот и отлично! Да, чуть не забыл. Если вы пожертвуете три рубля на нужды борцов с самодержавием, революция вас не забудет. — И, сделав небольшую паузу, он добавил: — Брошюрки, знаете ли, из-за границы доставлять приходится. Контрабандой-с!

Никита вручил деньги, и Зяма долго тряс ему руку, повторяя:

— О нашем разговоре — никому ни слова. Запомните — полная конспирация.

И он пошел по коридору, поминутно оборачиваясь и прижимая указательный палец к губам.

Придя домой, Никита внимательно рассмотрел брошюрки, которые ему всучил Зяма Синявский. Первая была очень тонкая и называлась «Кто такие «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов». Автором был некий Ильин. Вторая была чуть потолще. «Манифест Коммунистической партии» — стояло на обложке. Она содержала довольно невразумительный текст, начинающийся с весьма странной фразы: «Призрак бродит по Европе…»

Остаток вечера и весь следующий день Никита размышлял над тем, идти ему на собрание социалистического кружка или нет. И все-таки любопытство взяло верх, и на следующий день он стоял у Сухаревской башни.

Домой Никита вернулся поздно и в глубокой задумчивости. Вдохновенные речи ораторов произвели на него сильное впечатление. Особенно ему запомнился один — седой, в шрамах, поминутно перебивающий выступающих.

— Резать вас всех — буржуи!

Или:

— Студентов мы в социальную революцию не пустим!

А одного из них даже обозвал «политической проституткой».

Никто ему ничего возразить не смел. Видимо, это был авторитет.

«А что? — думал Никита после посещения кружка. — Может, и впрямь Россия изнывает в оковах самовластия? Или, как там говорили, «под гнетом царизма»? Они ж хотят людям свободу дать. А свобода — она завсегда всем нужна…»

Никита пошел и на следующее заседание кружка. А потом вообще стал постоянным его членом. Пропагандисты типа Зямы Синявского свое дело знали, и вскоре скромный, порядочный и к тому же влюбленный студент университета превратился в пламенного борца за права рабочих масс. Катенька очень удивлялась, замечая в его глазах нездоровый блеск. И даже иногда обижалась. Но Никита этого не чувствовал. Теперь он боролся с ее «политической несознательностью».

Глава 16. Историческая находка

Летом восьмидесятого года Витю Кротова отправили на побережье Черного моря, в пионерский лагерь «Ромашка». На две смены. Целых два месяца он купался, загорал, ходил в турпоходы и по ночам бегал с мальчишками из отряда в другой корпус, к девчонкам.

Вместе с братом должен был ехать и Вадим, он даже уже положил в рюкзачок новую тетрадь, чтобы писать письма отцу и бабе Насте. Но в то самое утро, когда автобус, набитый под завязку радостной детворой, покатил в сторону областного центра, у Вадима сильно заболело горло и поднялась температура — началась фолликулярная ангина. О пионерском лагере и море пришлось забыть.