Читать книгу "Облако - Гудрун Паузеванг"

— Сухое молоко из Штатов, — ответили ей.

— Принято хватать, когда попадается что-нибудь незаражённое, — объяснила ей тётя Фримель.

— Хватай, если денег хватит, — вставил дядя Фримель. — Сейчас все страны третьего мира, у кого есть хоть что-нибудь съедобное, ликуют. Последние крошки выгребут для нас. Не бесплатно, конечно!

— А наши крестьяне? — спросила Янна-Берта.

Дядя Фримель устало отмахнулся.

— Можешь забыть. Большинству пришлось забить свой скот. А мясо никто не выкупил. Молоко производят лишь у нас на севере да в приальпийском Альгое. Но оно противопоказано детям и молодым людям.

— Мы тоже его не пьем, — вставила тётя Фримель.

— Чернобыль показал, что такое молоко вообще никому нельзя продавать, — высказался дядя Фримель. — А крестьяне по-любому разорены.

— Ах, а мой славный огород, — тяжело вздохнула тётя Фримель, — даже вспоминать больно. Скоро вся Германия зарастёт сорняками.

По дороге в школу Янна-Берта замечала и многое другое. Она проходила мимо бывшего складского ангара и кинотеатра. Оба здания были заняты беженцами и эвакуированными. Школьный спортзал тоже служил пристанищем для беженцев. Между школьным двором и спортзалом соорудили дощатый забор. Янна-Берта порой наблюдала через его щели, как играют дети. Взрослые стояли, прислонясь к стене, или сидели на импровизированных скамейках на солнышке. Одеты они были кое-как. Одни дремали, прикрыв глаза, другие тупо смотрели перед собой. Многие выглядели больными и измождёнными. Виднелось лишь несколько лысых голов, почти сплошь мужчины. Некоторые женщины носили платки, многие ребята — шапки. И это в разгар лета! Дети-беженцы залезали на забор поглазеть на то, что творится на школьном дворе. А сторож гонял их оттуда.

— Как же они живут? — спросила Янна-Берта парня из Бамберга.

— Кормят из походной кухни, — сказал он, — одевает Красный Крест. Сразу после ЧП прошёл массовый сбор одежды. Текстильные фабрики тоже сделали пожертвования. Неходовой товар плюс то, что пылилось на складе. Как у них там с медицинским обеспечением, не знаю. Но мать-Германия, скорее всего, поможет чем может. На прочие расходы выдадут карманные деньги, временно, пока всё не образуется. Это мне рассказал один из четвёртого «В». Он там вместе с ними живёт. У него не было денег даже на спортивные штаны и кроссовки. Всем классом ему собирали.

Помолчав, он добавил:

— Сейчас в парламенте обсуждают вопрос об инвалидной пенсии для тех, кто совсем на мели.

В один из следующих дней Янна-Берта встретила на переменке Эльмара из их Фульдской школы. У него тоже был почти голый череп и серое лицо.

— Эльмар! — окликнула она радостно. Он обернулся. Его лицо просветлело. Они провели всю перемену вместе. Об остальных одноклассниках он тоже ничего не знал.

— Думаю, кое-кто концы отдал, — сказал он. — Большинство слишком поздно пустилось в бега. Эвакуацию надо было начинать гораздо раньше. Типично для наших политиков! Никто не способен взять на себя ответственность за непопулярные меры.

Эльмар… Он всегда знал, что можно было бы сделать лучше, и выражался по-взрослому.

— Мы сами тоже выехали, когда дороги намертво закупорились. Видите ли, отец всё никак не мог найти какие-то документы, а мать не хотела расстаться с барахлом. Теперь она лежит в больнице, ни жить не может, ни умереть. Мы с отцом приютились у родственников. Тошно. Бьём поклоны день и ночь — от благодарности. Но уж лучше так, чем обретаться в спортзале. С поклонами можно смириться. Заражённые только на то и годятся, чтобы получать милостыню да сочувствие. Мы — национальные инвалиды.

Когда раздался звонок на урок, он проводил её до класса. По дороге, среди гвалта и толчеи, он рассказал, что его отец порвал с церковной общиной.

— Раньше он каждое воскресное утро гонял меня к мессе, — сказал Эльмар. — Теперь обижается, что боженька ему этого не засчитал. Чувствует себя несправедливо обиженным. Лучше бы сердился на политиков, которых сам же и выбрал, или на самого себя!

Уже перед классной дверью он торопливо произнёс:

— После Графенрайнфельда я думал о многом, и об этом тоже. И пришёл к убеждению, что уравнение корректно, только если исключить его.

— Кого? — не поняла Янна-Берта.

— Кого же ещё? — сказал Эльмар и поднял указательный палец кверху.

Янна-Берта была обескуражена. Неужели это тот самый Эльмар, невозмутимый, насмешливо-покровительственный? А сама она тоже стала другой с тех пор, как они виделись последний раз?

Она теперь часами лежала на кровати. Почти всегда ощущала усталость. С большим трудом заставляла себя что-либо сделать. Обычно она являлась в школу без домашних заданий. После двух, от силы трёх уроков у неё начинала раскалываться голова. Придя домой, она с отвращением запихивала в себя какую-нибудь еду.

Потом валилась на кровать, предварительно защёлкнув дверь изнутри, чтобы никто не беспокоил.

— Честно говоря, могла бы немного и по хозяйству помочь, — заметила Хельга, и между её бровями снова появилась тонкая морщинка, обычно выражающая упрёк. — Мы ведь семья всё-таки, ты и я.

Янна-Берта испугалась. Вот уж нет, семьёй они не были и никогда не будут. Она относилась к своей тёте как прежде, когда они приезжали сюда в гости.

Она неохотно заполняла грязной посудой посудомоечную машину, пока Хельга корпела над планами или писала письма. Фримели взяли на себя покупки.

Хельга всегда выполняла роль информационного центра. У неё можно было узнать, как поживает дядя X или тётя Y. Сейчас она прилагала массу усилий, чтобы получить достоверные сведения о судьбе родственников, оказавшихся на момент катастрофы в зоне бедствия. Письма обычно возвращались с пометкой: «Получатель выбыл в неизвестном направлении». Но Хельга не отступалась. Она выяснила, что отец Янны-Берты погиб в Швайнфурте, вероятно, в то же утро, когда случилась авария. Мама с Каем умерли в палатке Красного Креста в Верхнем Кинцигтале: сперва Кай, четыре дня спустя мама. Про Йо она узнала лишь, что её нет в живых. Она не считала Йо членом семьи. И контакт с Альмут её тоже не очень-то интересовал. Янне-Берте пришлось самой добывать адрес в поисковой картотеке. Там значилось: «В наст. вр. начальная школа, Висбаден-Бирштадт». Но письмо по этому адресу вернулось обратно. «Получатель выбыл в неизвестном направлении».

— В картотеке ты теперь числишься по моему адресу, — сказала Хельга Янне-Берте. — Альмут при первой возможности объявится у нас.

Янна-Берта слышала, как Хельга до глубокой ночи печатала на машинке. Она писала всем родственникам. Она просила их ничего не сообщать бабушке Берте и дедушке Хансу-Георгу о смерти их сына, невестки и обоих внуков. Сама она постаралась успокоить родителей.

— Я им написала, что твой отец вместе с семьёй находится в клинике, — поделилась она с Янной-Бертой, — и что это связано с временным ухудшением их здоровья.