Читать книгу "Десантно-штурмовая бригада. Непридуманный Афган - Артем Шейнин"

Но куда денешься – кончилось кино, кончились песни, кончились добродушные гражданские спецы и сердобольная завстоловой.

Полетели «до дому», будь он неладен…

Глава 6. Неизвестный солдат

ноябрь 1984. Кабул

Вот и прошли три недели в госпитале.

Как мне нужна была эта передышка.

Как быстро она закончилась…

Как жутко не хочется снова в Гардез, но такова суровая реальность…

Правда, воплотить эту суровую реальность, будучи солдатом, прослужившим полгода, само по себе немалая проблема.

Никакой организованной системы доставки из госпиталей в части нет. Соответственно, как добраться из Кабула в свою часть, ты должен беспокоиться сам.

Вот если не доберешься – ты дезертир.

А как – твои проблемы.

Ограниченному контингенту ты нужен в качестве бойца, в строю, а вне строя – бултыхайся, как хочешь.

Добраться до бригады из Кабула можно двумя способами: либо колонной, идущей до Гардеза, либо вертушками, которые летят в том же направлении.

Мои предпочтения в выборе способа возвращения в бригаду не имеют практически никакого значения. Ведь на колонну меня кто-то должен посадить, а этого «кого-то» у меня среди госпитальных знакомых нет.

Формально же все, чем ограниченный контингент в лице кабульского центрального военного госпиталя, готов помочь выписанному бойцу, – это доставить на аэродром на госпитальной «таблетке» – прямоугольном «уазике».

Той самой, на которой тебя забирали с этого же аэродрома, куда ты был доставлен вертушкой.

Только тогда ты был пациентом, раненым или больным, и эта «таблетка» становилась средством доставки в оазис относительного спокойствия, тепла, сытости и, главное, хотя бы минимального восприятия тебя как человека.

А теперь ты уже выписан, и тем же транспортом тебя из этого оазиса, этой сказки, вышвыривают в полную неизвестность.

Выйдя из госпитального «УАЗа», ты автоматически оказываешься в реальном мире, где холодно, голодно и, главное, – где ты никто.

Так в начале ноября 84-го года я снова оказался на Кабульском аэродроме, на знаменитой «взлетке».

Высадили меня у каких-то двух скособоченных палаток, обнесенных масксетью. Называлось это «эвакопункт». Заведовал им боец непонятного срока службы и национальности.

– Куда лететь?

Акцент у него странный, никогда я такого не слышал и даже предположить не могу, откуда он родом. Точно только, что не из Средней Азии.

– В Гардез.

Реакции никакой. Тут с этим своим непривычным акцентом он задает мне самый привычный вопрос:

– Сколько прослужил?

А я сдуру честно отвечаю на своем чисто русском:

– Полгода…

Естественно, интерес ко мне как к собеседнику тут же угасает. Зато теперь я вполне интересую его как дармовая рабсила – в армии это на уровне инстинкта. Реализовать свой инстинкт он намеревается с помощью некоего подобия метлы, которую сует мне в руки:

– Давай-ка, подмети здесь! Скоро полковник Картошкин приедет.

Какой смысл мести голую землю? Хоть бы и в связи с приездом неведомого полковника Картошкина.

Своего рода вариация на тему анекдота про прапорщика, отправляющего солдата мести плац ломом: «Мне надо не чтобы чисто было, а чтоб ты заебался!»

Только заебаться я еще без него успею, в бригаде. Там своих картошкиных-морковкиных хватает.

Опять же не положено мне, в тельняшке, «припахиваться».

Метлу не беру, отступаю на шаг, прикидывая дальнейшие действия.

– Ты что, душара, опух? До хуя прослужил?!

Пока он произносит этот стандартный текст, прикидываю, что наварить ему, конечно, можно, если что. Но вот только не ясно, до какой степени моя посадка на вертушку зависит от этого фрукта.

– Мне на вертушку надо, в Гардез. Я из 56-й бригады. А мести не буду!

От решительности моей он слегка оторопел и, как я минуту назад, неожиданно проговорился:

– Сегодня вертушек на Гардез не будет. Завтра будут…

Все, теперь мне не интересны ни он, ни даже полковник Картошкин.

«Командующий эвакопунктом» еще пытается на своем тарабарском русском чего-то бухтеть, типа обещает «разобраться».

Об этом я подумаю завтра…

Сегодня ловить здесь нечего, начинаем организованный отход.

Направление отхода – находящаяся метрах в трехстах кабульская пересылка.

Первый раз я был на пересылке в августе, когда нас привезли самолетом из Ферганы, и мы провели здесь ночь, ожидая вертолетов на Гардез.

С тех пор минуло всего три месяца, но, кажется, это было в какой-то другой жизни.

Правда, уже тогда я усвоил, что пересылка – место мрачное и для жизни приспособленное слабо.

Собственно, ее неприспособленность для жизни обуславливалась тем, что жить на ней никто и не должен был. Так, перекантоваться.

«Кантовались» в основном либо привезенные из Союза молодые, создавать нормальные условия которым в Советской армии как-то не принято, либо уезжавшие в Союз дембеля, которым все уже «по барабану».

Ну и еще такие вот «возвращенцы» из госпиталей, вроде меня, которым «комфорт и уют» тоже, естественно, создавать никто не собирался.

Большинство офицеров ночевали в щитовом модуле у КПП пересылки, а те, кому не хватало там места, – в специально отведенной для них палатке. Там ночью топили печь, на кроватях были матрасы, одеяла и т. д.

В остальных палатках, предназначенных для солдат, не топили. При этом где-то были хотя бы матрасы, а где-то – только голые сетки.

Самое смешное, что при всем этом, попасть солдату без сопровождения в этот «рай» было не так уж просто.

Во всяком случае, караульный у КПП пересылки разговаривает со мной очень грозно.

Они вообще очень грозные, все эти вояки из всевозможных взводов охраны всяких штабов, госпиталей и пересылок. Чем дальше от войны, тем более бравый вид и высокомерный тон. А уж рассказов, наверное, на гражданке…

Я с ними потом еще пересекался несколько раз, в том числе и с этими, пересылочными. Но позже, когда я уже привык смотреть на эту шушеру свысока, а такое они чуют сразу.

Но пока что приходится принять правила игры, где он крутой, а я непонятно кто…

– Кто такой, что надо?

– Я из центрального госпиталя, мне надо в Гардез.

– А че пешком сюда? А сопровождающий где?

– Высадили у «эвакопункта», сопровождающий уехал. А там сказали, что вертушек не будет сегодня.