Читать книгу "В класс пришел приемный ребенок - Людмила Петрановская"

Насте очень тяжело далось все это. Она по-прежнему любит Елену и еще долго, года два, надеялась, что та передумает и ее заберет. Одно время она очень старалась учиться и хорошо себя вести, наверное, рассчитывала, что это поможет, потом отчаялась и пошла вразнос. Всякое вытворяла, вплоть до попадания в детскую комнату милиции. Учиться перестала вовсе, начала курить. Потом все-таки немного успокоилась, смирилась с ситуацией. Правда, больше ни о какой семье слышать не хотела, сказала, что останется до совершеннолетия в детском доме. Однако несмотря на травму, полученную после возврата в детский дом, два с половиной года жизни в семье были очень полезными для девочки. Она смогла, хоть и с постоянной помощью репетиторов, продолжить учебу в обычной школе, стала более развитой, тонкой, гораздо глубже стала понимать себя, научилась себя обслуживать, и когда вырастет, сможет вести хозяйство.

Интересно, что никакой обиды на Елену у нее нет. Она регулярно звонит Елене, по-прежнему называет мамой, готовит ей подарки к праздникам, мечтает пойти в гости. По Настиным представлениям, с хорошей, доброй мамой, которая ее любила, ее разлучили злые люди. Что же, при всей наивности ее взгляда в этом объяснении есть немалая доля правды.

Шут гороховый

Валерка очень симпатичный парень. Все, кто общается с ним, невольно попадают под его обаяние. Нет, он совсем не пай-мальчик, может надерзить, вспылить, но… нравится, и все тут. Воспитатели прощают ему то, чего ни за что не простили бы другим детям. Потенциальные патронатные родители, лишь увидев его фото, заинтересованно спрашивают: «А это что за мальчик?». Журналисты на мероприятиях всегда хотят взять интервью именно у него.

Валера был усыновлен через год после того, как от него отказалась в роддоме кровная мать. Неизвестно, что происходило в семье этих усыновителей, но они очень быстро потеряли к ребенку интерес, «сбросили» его на бабушку, которая была уже немолода и тоже особого рвения его растить не испытывала. В общем, годам к четырем Валеру вернули. Он жил в разных детских домах, неизменно будучи любимцем воспитателей, пока в возрасте 10 лет не оказался в 19-м детском доме. Долго «на выданье» такой парень сидеть не мог, и довольно быстро отправился в новую семью.

Его патронатные воспитатели на него не жаловались, он был ласковым, если отлынивал от домашних дел, то как-то без вызова, особо не хулиганил, хотя частенько попадал в истории – то на него собака напала, еле убежал, то под лед на пруду провалился, то куда-то уехал с мальчишками на электричках, всех перепугал. Удивляли бурные сцены, которые Валера иногда закатывал, обидевшись на что-нибудь, или «выбивая» у родителей внеплановую покупку. Уж очень они не соответствовали возрасту и полу – Валере было уже 12, а он театрально рыдал, как пятилетняя девчонка. Но это случалось не очень часто, и была надежда, что скоро пройдет.

Стонали от Валеры учителя. Он неплохо учился, не дрался и не бил стекол, но каждый урок, на котором он присутствовал, плавно переходил в цирковое представление. Например, учитель начинает новую тему и вдруг замечает, что весь класс хихикает и вертится. «Что случилось?» – молчание, смешки, преходящие в хохот. Только минут через 10 выясняется, что Валера все это время стоял прямо за спиной у учителя на подоконнике за занавеской. В другой раз Валера явился на урок с картонной коробкой на голове – он изображал инопланетянина. На просьбу принять нормальный вид очень потешно притворялся, что ничего не понимает, говорил на тарабарском языке и демонстрировал большую радость при встрече с землянами. Все это выглядело довольно мило, но урок-то опять сорван. И это не считая ежедневных заурядных фокусов вроде громкого икания, стука по парте ручкой, «остроумных» замечаний во время ответов других учеников. Если же вызывали самого Валеру, класс уже готов был смеяться в ответ на любое его слово. Учителя построже порой выгоняли парня из класса в самом начале урока, но администрация этого, естественно, не одобряла. Тем более что он вовсе не расстраивался, а придумывал что-нибудь еще, например кукарекал за дверью. На Валерку трудно было сердиться, но всему есть предел, а главное – не было ощущения, что его поведение меняется к лучшему. Он вроде бы искренне извиняется, умилительно просит прощения, горячо обещает, что больше – ни за что, а потом – все снова.

С ним пытались разговаривать патронатные воспитатели. Валера сначала долго исполнял партию: «Я ничего не делал, это они сами смеялись», а потом начинал рыдать, приговаривая, что раз они верят им, а не ему, то нечего притворятся, что его любят, и пусть лучше отдадут в детский дом. И начинал собирать вещи, пытаясь уйти «в ночь, в темноту, одинокий и никому не нужный». Один раз он даже полез на подоконник, крича, что сейчас выпрыгнет. Тут у патронатной мамы сдали нервы, она стащила его вниз и хорошенько надавала по мягкому месту. Потом они вместе плакали, сидя на полу. После очередного скандала дня три бывало затишье, и – все сначала.

Однажды Валера, обидевшись, что его ругают, все-таки собрал вещи и ушел из семьи обратно в детский дом. Его патронатные воспитатели были в шоке, пытались поговорить с Валерой, но он категорически отказался возвращаться.

Что происходит. К сожалению, в данном случае можно говорить о настоящем истерическом расстройстве. Многократный опыт отвержения, годы, проведенные в ситуации эмоционального пренебрежения, а потом – в разных детских домах, выработали у него стойкое убеждение, что внимание взрослых даром не дается – его надо заслужить, выманить, выиграть. Вот парень и играет с утра и до вечера, вечно «на сцене, в огнях рампы». С годами у него развились артистизм, обаяние, умение очаровывать с первого взгляда, способность к каждому взрослому найти подход – тому искренне улыбнуться, этому пожаловаться на тяжелую судьбу, третьего поразить «взрослостью» суждений.

Общение с таким ребенком, поначалу столь легкое и приятное, со временем начинает выматывать, истощать силы. Ему нужно все ваше внимание, много, бесконечно много внимания, и его никогда не бывает достаточно. Вы смотрите на него – но почему не все время? Вы говорите с ними – но почему не только с ним? Вы любите его – но почему не всегда им довольны? Такой ребенок может выглядеть избалованным, этакий «принц», «звезда», а на самом деле он глубоко, в самый центр своего существа ранен – он не верит, что его можно любить. Тот, кто избалован (допустим, единственный поздний ребенок обожающих его родителей), ведет себя иначе. Если у него все получается и он получает все, что хочет, он вполне рад и доволен. И только явный проигрыш, попадание в ситуацию «хуже других» его злит или сильно расстраивает – просто потому, что неумная любовь и излишняя забота родителей лишили его опыта преодоления неудач.

Ребенок, переживший отвержение самых близких, – особая история. Его потребность во внимании и признании ненасыщаема, он почти никогда не бывает спокоен и доволен. По сути, он мечтает о том, чтобы судьба вернула ему долг – полное, всепоглощающее внимание матери к младенцу, которое «положено» каждому ребенку в начале жизни. «Почему и ты не хочешь любить меня так, как мать грудного младенца?» – с такой невысказанной претензией обращается он к каждому взрослому, которого встречает на пути. Если тот проявляет симпатию и готовность общаться, ребенок может буквально «вцепиться» в него, подталкиваемый ложной надеждой, что наконец-то его мечта сбудется. И всегда бывает обманут – ведь никакой, даже самый добрый и преданный человек, не сможет относиться к большому парню как мать к грудному дитяте. Не может любить его всем существом, не предъявляя никаких требований, не ставя никаких условий, радуясь каждому прикосновению, каждому взгляду, отдавая себя всего в распоряжение этого ребенка – это невозможно и противоестественно.