Читать книгу "Бог пятничного вечера - Чарльз Мартин"

Подойдя к линии скримиджа, Одри бесцеремонно двинула розового Вуда в область желудка. От полученного тычка послушный куст замахал ветками, но остался цел и невредим. Жить будет и еще сыграет. Не обращая внимания на страдальца, она подошла к пугалу, безучастно взиравшему на поле. Пластинки его вертелись, и голова поворачивалась, покорно внимая голосу ветра. Не говоря ни слова, Одри размахнулась и точным боковым в стиле Аарона Хэнка срубила склонившуюся голову страшилы с его уже поникших плеч. От полученного удара флюгарка улетела на трибуны и шлепнулась на колючий куст в районе третьего ряда. Перестроившись, она несколькими короткими и быстрыми ударами оторвала обе руки и безжалостно разделалась с ногами, сопроводив жестокий свинг натужным утробным стоном. Затем, склонившись над останками, принялась рубить куски на мелкие кусочки и, словно этого ей было мало, втаптывать в землю, сопровождая процесс словесными поношениями.

С таким же неистовством она дралась когда-то за меня.

Расчленив злосчастное пугало, выключив его полностью из игры да еще и высказав при этом все, что о нем думает, Одри отошла к скамейке у стены, прямо подо мной, бросила орудие на землю и, тяжело дыша, откинулась на спинку. Будь у меня малина, я мог бы бросить ягодку ей на голову. Прошла минута, другая… Одри подтянула к груди колени и опустила голову. Первые рыдания прозвучали приглушенно, но потом вырвались на волю и эхом отлетели от каменной стены и часовой башни над нами.

Последний раз я слышал такое в зале суда. Неудержимый, полный отчаяния рев вырвался из самой ее души. И тогда, и теперь этот звук резал мне сердце.

Слева от нас, в нескольких сотнях футов, сквозь деревья просвечивали огни школы, мужского и женского общежитий. Я вдруг почувствовал, как давит на лодыжке ножной браслет.

Я соскользнул со стены, спрыгнул на траву в паре футов от нее и немножко ее напугал. Она постарела, глаза казались холодными и почти безжизненными – годы не пожалели ее. По-мальчишески коротко постриженные волосы как будто посерели. Точнее, полностью побелели. Вокруг глаз залегли темные круги. Она похудела. Обручального кольца на пальце уже не было. Одри всегда напоминала мне Эмили Дикинсон. Пронзительные глаза, четко вылепленные губы, соблазнительные изгибы, обольстительный голос. Про голос я бы говорить не стал, но вообще-то, если не обращать внимания на волосы, она почти не изменилась с нашей последней встречи.

Я провел в тюрьме шесть месяцев, когда охранник сообщил, что ко мне пришли.

– Кто такой? – хмыкнул я.

– Одри Майклз.

Меня немного задело, что она назвалась девичьей фамилией. Я сел на стул и стал ждать. Одри вошла, сложив руки на груди, словно заставляя себя сдерживаться. Я поднялся и подался вперед, забыв, что нас разделяет стекло. Звон цепей эхом отскочил от стен. Она осунулась, прилично похудела и выглядела изможденной. После суда мы не разговаривали и вообще никак не общались. Не глядя на меня, Одри опустилась на край стула и слегка откинулась назад, словно отстранилась. Я хотел сказать что-нибудь, как-то смягчить ее боль. Но ее, моей Одри, здесь не было. Минут десять она просто сидела, ничего не говоря. Потом взглянула на меня украдкой и снова опустила глаза.

– Почему?

Что я мог ответить? Снова все отрицать? Ее бы это не устроило. Даже если бы я повторил то же самое в тысячу первый раз.

Я промолчал. Ждал, что она посмотрит мне в глаза. Не посмотрела. Поднялась, постояла, еще крепче обняв себя руками, как будто ее могло вырвать прямо здесь, и вышла.

Вот тогда я и видел ее в последний раз. Одиннадцать лет, сто восемьдесят семь дней и девять часов тому назад.

Я наклонился и поднял палку, увесистую, твердую, шишковатую, отполированную руками, поˊтом и долгой службой. Одри поднялась. Она уже опомнилась, и теперь к ней возвращалась прежняя, холодная, решимость. Нас разделяли два шага. Я протянул палку, как подношение. Голос сухо треснул, но слова не шли.

Наверно, мы уже все сказали.

Она взяла палку, постояла, держа ее на весу, словно раздумывая, и положила на плечо. Потом, когда в ее глазах блеснула холодная влага, вытянула руку и коснулась палкой моей щеки. Подержала несколько секунд. Нижняя губа у нее дрожала. Она открыла рот, как будто собиралась что-то сказать, закрыла и, скрипнув зубами, прижала палку к моему виску. Несколько секунд она стояла так, глядя не столько на меня, сколько сквозь меня. А потом тряхнула головой и сжала палку обеими руками. Я посмотрел ей в глаза и вдруг понял, что если моя жена здесь, то она погребена под миром боли. Собравшись наконец с силами, Одри сунула палку под мышку, как зонтик, повернулась и пошла туда, откуда пришла.

Я смотрел ей вслед, смотрел, как она уходит, оставляя меня в своем саду. И только после ее исчезновения заметил, что по щекам и подбородку текут слезы.

Глава 10

В домике Вуда я проснулся весь в поту еще до света. Над головой шумно трудился вентилятор. Снаружи было тихо. Откуда-то издалека донесся глухой, призрачный крик поезда. После разминки на автомобильной свалке я подошел к раковине и стал бриться. Перед глазами стояло лицо Одри. Дверь приоткрылась. Вуд, просунув голову, кивнул в сторону «кладбища».

– Ты, похоже, не так уж много и потерял. Судя по тому, как взбежал на холм, ноги у тебя еще вполне резвые. Планы есть? Не хочешь поделиться?

Я пожал плечами.

– С некоторыми привычками расстаться трудно.

– Что думаешь делать сегодня?

Я посмотрел на часы на стене.

– У меня четыре часа на регистрацию. Не успею – ребята в форме ждать не заставят.

Вуд взглянул на свои дешевые цифровые часы. Определенно не тот «Ролекс», который я подарил ему перед драфтом.

– Будет лучше, если я отвезу тебя в город.

На доске возле двери красовалась короткая надпись – «шериф». Я встал в очередь. Из тех, что явились раньше, одни пришли насчет внесения залога, другие – похлопотать о свидании с заключенным. Леди за столиком коротко разобралась со стоявшим передо мной парнем и, вытянув шею, вопросительно посмотрела на меня. Вокруг толпились люди, так что я подался к барьеру и постарался понизить голос.

– Мэм, я хотел бы встать на учет как… правонарушитель.

Она почесала карандашом похожую на пчелиный улей голову.

– Повторите.

Я повторил, громче, но все еще только так, чтобы меня слышала только она.

– Мэм, я хотел бы встать на учет как сексуальный насильник.

Ее бесстрастное лицо отразило всю гамму чувств, а когда она повторила сказанное мной, ее могли услышать даже прохожие на улице.

– Вы хотите зарегистрироваться как сексуальный насильник?

Все посмотрели на меня.

Я кивнул.

Она ответила мне полукивком и добавила еще громче: