Читать книгу "Простодурсен Лето и кое-что еще - Руне Белсвик"

Сдобсен не лучился. Слишком он устал, работая над весенним настроением.

– К чему всё это круговерченье? – вздохнул Сдобсен. – То солнце, то жара, пень-колода-распогода… Покоя не дождёшься. Неужто никто не придёт меня навестить с горшочком масла и корзиной мягоньких, вкусненьких, горяченьких пирожков?.. И не мечтай, Сдобсен, – строго сказал он себе. – Тебя навещают только несносные времена года. Одно норовит проломить крышу снегом. Другое протекает дождём по всей трубе. Третье жарит солнцем в окна. Четвёртое оглушает птичьим гомоном в замочную скважину. Интересно, придёт ли пятое время вместе с добрым гостем и с корзиной сладких крендельков? Ну хотя бы с пудингом? Нет, никто не идёт. И вот стою я тут один, измученный погодой…

Более-менее устраивала Сдобсена только осень. Хлещет дождём, свищет ветром. Да ещё в лесу адский беспорядок наведёт, деревьев навалит и листья с них обдерёт. Неплохое время.

Осенью никто не обязан лучиться хорошим настроением. Все ходят с бледным видом и костерят погоду. Осенью Сдобсен иногда смеётся без натуги. Смех появляется сам по себе.

Сдобсен давным-давно завёл себе большую и светлую мечту. Он мечтал, чтобы с него началась новая книжка. И чтобы в самой первой фразе уже был Сдобсен. Один Сдобсен и больше ни-ко-го. И он бы жил да был и твёрдо знал: всё, что случится в книжке дальше, началось с него, со Сдобсена. Не будь его, вся история пошла бы иначе.

«Но только чур я буду в прологе совсем один, – мечтал Сдобсен. – Единственный и неповторимый Сдобсен из Приречной страны».

Иногда он прикидывал, как именно он будет открывать собой книгу. Например: сладко благоухает лето. Занавеска цвета изумрудной зелени чуть заметно елозит на ветру. Пригожий день. Не жаркий. Не холодный. Лишь лёгкая прохлада в тени.

«Я бы стоял и отражался в зеркале, – мечтал Сдобсен. – С таким героем книга увлечёт читателя с первой фразы. Все будут ломать голову, зачем я отражаюсь в зеркале. И что намерен делать дальше».

– Что такое? – вдруг спросил он вслух. – Что случилось? Началось?

Чутьё подсказывало, что началось.

Порыв ветра вздыбил занавеску и смял узор из коричневых кругов. Их нарисовала чашка Сдобсена в бытность занавески скатертью.

Он оглянулся в поисках чего-нибудь блестящего взамен зеркала. Придумано ловко, только вот жил Сдобсен без особого блеска. В его доме все вещи были пыльные, сальные, заляпанные, много раз пользованные. Некоторые – для стольких разных нужд, что уже и не вспомнить, чем они были изначально. Однако до блеска ни одна вещь не затёрлась. Занавеска, например, сначала была рубашкой. Она оказалась кусачая и ужасно натирала Сдобсену пузо – носить её было невозможно. Но и отдать жалко. Поэтому Сдобсен приспособил её под наволочку. А потом подумал, что как-то нерачительно спать на такой прекрасной материи, и постелил рубашку на стол вместо скатерти. Скатертью она послужила недолго – быстро заляпалась и промокла, и Сдобсен повесил её на окно для просушки. Там она и осталась висеть, на окне. И как её теперь назвать: занавеска? Сохнущая скатерть? Кусачая наволочка? Или рубашка, на которой жалко спать?

Впрочем, как ни назови, а на ветру она трепетала. Хоть окно было закрыто, но Сдобсен видел, что занавеска из бывшей скатерти из бывшей рубашки елозит по стеклу. Он сдвинул её в сторону и выглянул в окно.

Ярко светило солнце. Золотился и румянился погожий день, полный лесов, кустов и валунов.

Октава у себя в саду напевала песни. Пронырсен рубил в лесу дрова. Простодурсен булькал в речку камни, а Утёнок что-то ему кричал. Сдобсен унюхал запах свежих коврижек, растекавшийся из пекарни Ковригсена. «Так я и знал, – подумал он. – Все заняты своими делами, а меня как будто и нет на свете. Будь я им интересен, под дверью бы уже очередь из гостей клубилась».

Но очередь не клубилась. Все были при деле.

А Сдобсен всё начинал собой книжку. Наверняка рад-радёшенек, думаете вы, такая мечта исполнилась!

Нет, Сдобсен был совсем не рад.

Он собирался блистать с первой же фразы, неотразимый, задорный, весь из себя в своём репертуаре. Мечтал придумать себе для первых строк тысячу удивительных занятий. А придумал только одно – глазеть в окно. Больше ничего не придумывалось.

«Застрял ты тут как дурак приклеенный, ни туда ни сюда», – думал он. И чувствовал себя нелепым, несчастным, непоправимо одиноким неудачником в мокрых башмаках.

Сдобсен всё больше боялся, что новая книжка сейчас на нём оборвётся. Да и какая она теперь новая? Обтрюхалась, замурзалась. Неизвестно, найдётся ли что дальше рассказывать. Пока книжка больше похожа не на историю, а на опись грустных мыслей. Перечень огорчений. Закапанный слезами список бед и обид, такой только в помойку выбросить.

Сдобсен шмыгнул носом и размазал слёзы.

«Я пустое место, – думал он, – ноль без палочки. Ничего не умею, ничего не могу, от меня один вред. Я глупее семечка. Оно прорастает во что-нибудь путное. А я только замурзал ещё не начатую книжку, теперь она пойдёт вкривь да вкось.

Все вокруг нашли себе занятия по душе. И довольны как мухи. Им всё равно, что я в их делах не при делах. Им вообще плевать, жив я или нет. Они думают только о себе.

Как я устал стараться всем понравиться! – всхлипывал Сдобсен. – Остальных любят просто так. А мне приходится в лепёшку разбиваться, чтобы нравиться. Если я буду стоять тут и ждать их любви, то мхом порасту, пока они вообще вспомнят, что давно меня не видели.

Мука мученическая, а не жизнь, – думал Сдобсен. – Каждое утро изволь вылезать из-под одеяла, а потом ещё весь день из кожи вон лезь, чтобы с тобой было приятно дружить. В промозглый дождь тащись в пекарню Ковригсена. Там свои правила: не дуться и не злиться, всё нахваливать, слушать болтовню пекаря и кивать. А иногда ещё и платить за это приходится. Разве это жизнь?

Прибраться в доме, что ли?» – вдруг подумал Сдобсен. Но сил не было.

«Хоть бы настроение исправилось, – жалобно думал Сдобсен. – А то сейчас мне даже одеяло вытрясти не под силу. С другой стороны, чем в доме чище, тем быстрее он пачкается. На старой грязи новая не так видна».

Шпарило солнце, полоскалась на ветру кусачая скатерть, которая натирает пузо.

Сдобсену захотелось спрятаться с глаз долой. Оставаться в этой книжке он всё равно не мог. Он не справился.

Сдобсен залез под кровать.

Зажмурился изо всех сил.

Он надеялся стать маленьким и незаметным, как семечко.

Один любит тишь, другой – кавардак. Хорошо бывает и так, и так…

«Всё меняется, – думал Простодурсен, – всё течёт». Он стоял на берегу реки и сжимал в руке камешек. Простодурсену страсть как хотелось бросить его в воду: он обожал восхитительный звук «бульк» и не мог наслушаться им вдоволь. Но всё же решил этот камешек пока попридержать. Из всей кучи, что Простодурсен насобирал утром, остался один этот. Потом придётся новые искать.