Читать книгу "Голос - Дарья Доцук"

Я отрицательно трясу головой и кашляю в пакет. С утра ничего не ела. Специально, чтобы не тошнило. Но когда тошнить нечем, это гораздо хуже, больнее, потому что тошнит желчью. Надо было поесть.

Водитель оглянулся:

– Укачало? Сейчас остановимся.

Все застыли и смотрят: их взгляды – иголки, а я – игольница.

– Не надо, – выдыхаю я.

Если сейчас выйду, обратно уже не вернусь, пойду пешком. Лучше скорее доехать.

– Точно? – покосился на меня водитель.

– Саш, давай остановимся, – забеспокоился Стас.

– Нет, нормально, – с трудом повторила я.

– Смотри сама, – сказал водитель и прибавил скорости.

– Саш, вот водичка, – Анечка протянула мне бутылку, но я не взяла.

– Отравилась чем-то? – спросила Яна. Краем глаза я видела, что она смотрит на меня точно так же, как тот мальчишка в самолете.

Анечка гладила меня по руке своей крошечной теплой ладошкой, браслеты позвякивали на ее запястье. Стас давал советы: смотри прямо, дома выпей активированного угля, по одной таблетке на каждые десять килограммов массы тела. Я ожидала, что они скривятся, отпрянут, создадут вокруг меня «мертвую зону». А они меня обступили, загородили от чужих глаз.

Яна не знала, как помочь, поэтому принялась ругать ярмарку – орущих детей, вонючие хот-доги и тупого человека-медведя. Спасибо ей, она тоже отвлекала от меня внимание. Ее недовольства хватило до самого города, и это размеренное брюзжание успокаивало и по чуть-чуть возвращало к жизни.

23

– Саша! Ты как в плену побывала! – ахнула бабушка.

Я скользнула взглядом по зеркалу в прихожей: лицо бледное с зеленоватым отливом, под глазами серые впадины, губы потрескались. И Стас меня такую до дома вел.

– В автобусе тошнило, – сказала я.

Бабушка засуетилась:

– Что ж я, старая дура! Не надо было отпускать! Сейчас я тебе чаю! Ты ж не ела ничего! – Шаркая и прихрамывая, она заторопилась в кухню. Я поплелась за ней. – Иди, Шуля, садись! На вот, сухарики погрызи, сейчас я суп разогрею.

– Бабушка, я пока не хочу. – При мысли о супе снова стало нехорошо.

– Обязательно нужно поесть! А то желудок сам себя переварит! Давай хоть овсянку? Откуда силы-то на выздоровление возьмутся? Ну хоть бананчик! Яблочко тебе порезать?

Я соглашаюсь на банан с чаем.

Бананы вкусные, от них никогда не воротит. Бабушка улыбается, глядя, как я жую. Ей как будто и самой вкусно.

– О, я поняла: мне надо питаться одними бананами, тогда точно не будет тошнить.

– Шуткуешь, – радуется бабушка. «Шуткуешь» – это ее слово, больше ни от кого не слышала. В нем вся бабушка.

А потом мы смотрели, что я наснимала в Ушакове. Бабушка достала свой ветхий альбом с фотографиями, и мы сравнивали.

Нет, приговаривала бабушка, Ушаково уже не то. Понастроили не пойми чего, такое место испортили!

Настоящее Ушаково вот где, на старых фотографиях, которые бабушка называет карточками. Они желто-коричневые, словно их долго держали на солнце. Как же не повезло нынешним людям! Бабушке Наде даже совестно перед ними, она-то застала Ушаково во всей красе – даже форбург[18] при замке был цел. Там, во флигеле, три семьи поселили. А водонапорная башня до сих пор стоит! Только проржавела вконец, никто за ней не приглядывает.

А с кирхой-то что сделали, хулиганье! Нет на них Фильки с Олежкой. Вот уж кто взял бы ее под охрану! От кого только они ее ни спасали, эту кирху, – и от леших, и от тевтонцев с белогвардейцами. И от фрицев, конечно. Иногда и Надю в игру принимали, хоть она малявка и вообще девчонка, ею только ундин приманивать. Хорошие они были, Филька с Олежкой. Теперь таких смельчаков днем с огнем не сыскать!

Так мы сидели, а на подоконнике счастливо светился домик-фонарь.

24

– Ну зачем ты поехала? Бычков же тебя предупреждал!

Зря бабушка рассказала маме про ярмарку. Мама же думает, что я тут выздоравливаю и набираю вес на бабушкиных пирогах («Вернешься как новенькая!»), зачем раньше времени ее разочаровывать?

– Тебя эти твои друзья уговорили?

– Да нет, я просто деревню хотела сфотографировать. Для бабушки. У нее ноги болят, она не может поехать.

Мама вздохнула неодобрительно:

– Сашенька, нельзя же так относиться к своему здоровью. Я все понимаю: бабушка старенькая, ее жалко, – но ты же умная девочка! Нужно ведь и о себе думать, у тебя вся жизнь впереди, разве ты не хочешь поскорее выздороветь? Врач ведь не просто так говорит!

Я вывожу на листочке кубы. Иногда пририсовываю ленточку и бант – получаются подарочные коробки. Кубы помогают успокоить мысли. Они хорошие, одинаковые, в каждом по двенадцать линий. И кажется, что в мире есть какой-то порядок.

– Ну, что ты молчишь? Бабушка со своими ногами к врачу-то ходила? Только честно скажи: ходила или нет? Или опять сама себе лечение назначает?

– У нее какая-то мазь…

– Понятно. Дай-ка мне бабушку! Ты-то хоть дитимин пьешь, или бабушка и тебя народными средствами лечит?

Все наши с мамой разговоры сводятся к тому, как я выздоровею и все наверстаю: грамоты, оценки. Вот тогда можно будет открыто говорить о моем диагнозе – когда болезнь пополнит список экзаменов, с которыми я успешно справилась.

Отец долго еще не забудет, что я чуть не провалила десятый класс: «Тебя просто пожалели, потому что мы с матерью очень просили».

Я давно собираюсь спросить: а что, если я никогда не выздоровею? Неужели жизнь будет кончена и никакого запасного плана для меня нет?

Но я не спрашиваю, потому что услышу в ответ все то же: «Ну конечно, выздоровеешь! Иначе и быть не может! Каждому испытания даются по силам!»

Интересно, кто же это решает, кому что по силам?

Мое испытание и испытание Дженнет достались нам не от бога или высшего разума. Его придумали люди. Люди, одержимые жаждой мести. Они воспользовались горем Дженнет и внушили ей ложную надежду. В тот день каждый получил свое испытание – семьи и друзья погибших, раненые и очевидцы, медики, полицейские, спасатели. Всех так или иначе задело, каждому смерть оставила свою метку – осколок страха, который вырвался из бомбы вместе с болтами и нарубленной арматурой и вошел острием в самое сердце.

«Этого они и добиваются! – ругался отец. – Чтоб мы их боялись, сидели по домам и выполняли все, что они скажут!»

Наверное, его бы они не пробили, он-то железный. А у меня вместо брони – обычная кожа.

С языка так и рвется: «Мам, ну зачем я вам? Оставьте меня здесь. Здесь хорошо. Я буду приглядывать за бабушкой. Может, стану библиотекарем. А по выходным буду гулять по острову каштанов. Наверное, о таком стыдно мечтать, мелко. Вы не одобрите. Я же слышу ваши мысли. Ну да, за 1255 километров слышу, как если бы вы кричали мне в самое ухо».