Читать книгу "Мухосранские хроники (сборник) - Евгений Филенко"

– Ненавижу музеи, – пробурчал Кармазин.

– А я так просто обожаю, – возразил Вергилин.

Сеча при Кудыкиной горе

Кряхтя и бранясь, Мурзило выволок из-под самой груды застарелого хлама тяжкий меч в ножнах, уже побитых ржой и тленом. Вытряхнул из шелома курицу вместе с недосиженными яйцами, злобно наподдав ошалевшей птице ногой под гузку. Отодрал от стены курятника прикипевшую грязью кольчугу.

– Ох, горюшко, – сказала жена. – И куда ж тебя, лешего, на ночь глядючи сызнова понесло?

– Не твоего ума дело, – огрызнулся Мурзило, упихивая зело раздавшиеся с годами чресла в кольчугу и хороня под шелом едва опушенную плешь.

Малые детушки заревели. Да и старшой тайком зашмыгал носом, хотя уж и сам гож был обзавестись пусть утлой, но своей бороденкой.

– И что ж тебе дома-то не сидится, на печи не лежится? – запричитала жена. – И на кого-то ты нас покидаешь, кормилец ты наш, поилец, анчутка ты болотная? И кто ж нам защитой да опорой-то будет?

– Никоторого идола с вами не учинится, – пробурчал Мурзило, прилаживая ножны к поеденному хомяками, одырявевшему поясу.

– А сеять кто ноне будет? – взвыла жена. – Нестор-летописец?!

– Сами засеете! – рявкнул Мурзило. – Али не я тебе мужиков полон двор настрогал? Ну, а к жатве, бог пособит, и ворочусь. Коли жив буду… – прибавил он сумрачно.

Семья разом заголосила, ровно по мертвому, да так ладно, да так складно, что душа заболела.

– Цыть! – прикрикнул на них Мурзило. – Живой еще!

Жена, всхлипывая, поднесла ему торбу с некоей снедью от родного стола. Мурзило принял, взметнул на плечо, повел вкруг себя проясневшим, возвышенным взором.

– Ну, господь с вами, – сказал он. – Ино пора.

– Куда ж ты ноне? – вопросила жена упавшим голосом. – Али мало тебя печенеги трепали? Али не всем князьям ты еще услужил силушкой да кровушкой?

– Куда, куда, – передразнил Мурзило, но без злобы. Не дома он уж был помыслами – на поле бранном, в самой гуще побоища. – Всю дорогу изурочила, курица… На Кудыкину гору! Князь Велемысл там дружину скликает. Сеча будет великая. Бог даст, порешим ноне с худорогами.

Поддернул повыше ножны, дабы по земле не влачились. Шелом на затылок сдвинул. Песню затянул. И пошел себе через чисто поле напрямик скорым шагом. Дорога до Кудыкиной горы неближняя, надобно было поспеть.

* * *

В стане худорогов, куда ни зверь безвозмездно не забегал, ни птица не залетала, царило веселье. Кочевники алкали утра, уповая истребить отборную дружину Велемысла, что лагерем стояла обочь темной громады Кудокан-тау, и поживиться добычей. А после саранчой всесжирающей прокатиться по беззащитным землям княжьим… Колотили в бубны, обтянутые звонкими выдубленными кожами, горланили дикие свои песни. Сцепив руки, карагодами чинили плясновения вкруг костров.

Княжий дружинник Осьмиглав шел не таясь. Никто его не останавливал. Разве могло прийти в хмельные от предчувствия резни головы зверовидных воинов, что заклятый враг сунется в самое пекло?! Осьмиглав был вооружен. Да только ведал он, что ни к чему здесь это оружие. Не доведется ему оборонять при случае жизнь свою разящим клинком.

Лишь у ханского шатра его задержали. Два великана-телохранителя скрестили перед ним копья, не давая проходу. А уж потом, узрев, кто же там дерзает нарушить ханские услады, распахнули рты свои в изумлении.

– Только тихо! – шепнул им Осьмиглав. Сграбастал ближнего за ремни, подтянул к себе и так же негромко вопросил: – Магистерскую где защищали? В Сорбонне али в Кембридже?

Телохранитель, смуглый от загара пополам с грязью, густо поросший нелюдской шерстью, что спуталась воедино со звериным волосом на шкурах, шарахнулся, отдернул копье. И дружинник Осьмиглав уже без препон откинул полог ханского шатра.

В золотых светильниках смрадно горел жир. Нудно жужжали струны, филином лесным ухал бубен. Под куполом метались ломаные тени от чарующих движений полунагой плясавицы. Истуканами торчали по углам главорезы-охранники, только глаза жили на их каменных ликах. На куче ковров пополам со шкурами лежал великий хан Нешали-Нешатай, гора мяса, оплетенная ремнями в серебряных бляхах, умотанная в засаленные шелка, изрубцованная стрелами да клинками в тысячах побоищ. Глаза хана слипались от сытости и лени. Ничто не тешило его в этом мире. Только шум битвы и мог пробудить его к жизни.

Осьмиглав задернул полог и бесстрашно ступил на самый свет, чтобы все разглядели его досконально. Дикая музыка оборвалась, плясавица взвизгнула и упала, хороня голову руками. С лязгом и скрежетом ожила охрана – вскинулись беспощадные худорожские луки, уперлись в стонущие тетивы тяжкие стрелы, каждая из коих свободно пробивала навылет быка. Еще мгновение – и падет наземь злокозненный осквернитель ханских грез, истекая ядовитой своей кровью…

Осьмиглав терпеливо ждал.

Главорезы запереглядывались. Беспокойно зазыркали в сторону солнцеликого хана. Тот приоткрыл заплывшие глазки, подобрал телеса, сел на шкурах. Озабоченно покосился на охрану. Кашлянул.

Осьмиглав и не думал страшиться. Стоял себе и с любопытством дожидался, чем же кончится этот вертеп.

– Не стреляйте, – наконец сообразил величественно возгласить хан Нешали-Нешатай, и главорезы с облегчением опустили грозные луки. – Сохраним на время жизнь этому сыну шакала и гиены, дабы он потешил нас, прежде чем мой славный палач найдет для этой зловонной шеи меч поплоше, какой не жаль будет потом и выбросить.

– Неплохо сказано, – одобрил Осьмиглав. – А главное – к месту.

Он прошел через весь шатер, приблизился к хану и бесцеремонно выдернул из-под него одну из шкур. Скатав ее в пуфик, бросил на сырую землю и сел.

– Так значит, рано поутру вы намерены дать генеральное сражение князю Велемыслу? – спросил он.

– Едва только взойдет солнце, как стрелы моих воинов, истосковавшиеся в темницах колчанов, разыщут себе возлюбленных среди подлого сброда, что именует себя княжеской дружиной! – воскликнул хан громовым голосом и кровожадно захохотал.

Охрана разразилась воплями одобрения и ярости, бряцая оружием.

– Потише, пожалуйста, – поморщился Осьмиглав. – Оставьте эти дешевые эффекты для неофитов… И вы всерьез полагаете победить и тем самым на двести лет установить худорожское влияние над землями Велемысла?

– Так предначертано небесами, – изрек хан и возвел глазки к закопченному куполу шатра.

Главорезы, как смогли, повторили его движение.

– Никакими не небесами, – сказал Осьмиглав. – А профессором Бердуевым в его монографии об ассимиляции древних кочевых культур. И, надо заявить со всей откровенностью, это всего лишь гипотеза, причем весьма спорная.

– Сын тарантула и фаланги, – высокомерно произнес хан Нешали-Нешатай. – Не погань свои уста и наш слух мерзкими словами. Лучше обрати мысли к вечности, помолись своему неверному богу. Скоро ты будешь пировать в его шатре.