Читать книгу "Иди и умри - Вячеслав Денисов"

А ненужный…

Он лежал в коридоре. Два первых выстрела Марк Миллер принял на себя, так и не узнав об этом. Если это будет для вдовы утешением, то пусть знает – он умер сразу. Пуля – в ямку под горлом, пуля – в левую бровь. О «контрольном» в этом случае побеспокоится лишь пижон.

И еще один «ненужный». Егор Крыльницкий. Рикошет от косяка подарил ему рваную рану плеча, а четвертая по счету пуля сломала ему хрящ уха.

Алиса, пришедшая из гастронома с булочками, никогда не видела столько крови. Никогда…

Ее длинные ногти впились в сдобу, и сейчас она, прижавшись к стене, крошила ее и сыпала на пол. Вид самой красивой женщины не только Центрального суда был безумен и тем ужасен. Это молочное лицо…

Так вот откуда кровь, залившая пол-этажа. Она сошла с лица секретаря судьи Струге.

– Где он? – прохрипел Антон в сторону одного из прибежавших на выстрелы приставов.

Зачем в кабинетах судей кнопка? Приставы сбегаются только на выстрелы. Точнее, когда они затихают.

– Он ушел… Скользнул по запасной лестнице и выпрыгнул через окно второго этажа. Машина у него без номеров. Длинная такая, серебристая…

– Я вызывал вас трижды…

– Антон Павлович… Обед же.

Глава 9

Подобного Центральный районный суд Тернова не видел с сентября 1989 года. Но даже то, как подсудимый заколол себя на скамье подсудимых после объявления приговора, не шло ни в какие сравнения с теми событиями, что произошли 12 ноября 2003 года в кабинете судьи Струге.

Уже через сорок минут после выстрелов, когда врачи увезли Крыльницкого в больницу, а судмедэксперт отправил тело Миллера в морг, в суд вошел Лукин. В одиночку он никогда не ездил – статус не позволял, поэтому на некоторое время третий этаж превратился в место сбора высокопоставленных лиц областного суда. Был тут и председатель квалификационной коллегии, и председатель совета судей, и заместители Игоря Матвеевича, и остальные, кого Лукин счел необходимым привезти на место стрельбы.

– Да, – сказал председатель областного суда, рассматривая продырявленного орла. – Точно бил, проходимец. В государственнй символ.

На книжный шкаф, играющий у Струге роль двери в кабинет, без паники смотреть было невозможно. Бумажные клочья торчали с полок, словно у стены кормилось целое стадо умирающих от голода кроликов.

– Скажите, Антон Павлович, – вопрошал Лукин. – Почему в меня никто не стреляет? Почему никто не приходит с пистолетом в руке к Салахову? Ни разу не слышал, чтобы в Мартынюка кто-нибудь палил. Почему?

На этот вопрос можно было и не отвечать. Даже сам Лукин понимал, что он насквозь пропитан риторикой. Но белый лицом Струге с ответом не задержался.

– Это потому, Игорь Матвеевич, что ваша жизнь, как и жизнь упомянутых вами председателей коллегии и совета судей, никому не нужна.

Лукин сделал вид, что в данном случае речь шла не о том, что подразумевал Антон.

– Сколько же ненависти к вам, Антон Павлович, должно быть у кого-то, чтобы решиться районный суд превратить в таверну. Кому вы дорогу перешли?

Белый цвет лица Струге сменился на розовый.

– Господи, кому, интересно, я за десять лет работы плохо сделал? Ума не приложу. Прямо не припомню случая, чтобы из этого зала кто-то вышел в дурном настроении.

– Бросьте ерничать, – посоветовал председатель. – Николаев!

Виктор Аркадьевич стоял рядом, но окрик был необходим для того, чтобы все до конца поняли, кто прибыл в суд. Прибыл Лукин. Он не приезжал, когда в одну из судей, объявив порошок спорами сибирской язвы, бросали растертый аспирин. Не удосужился даже позвонить председателю, когда в одном из судов подсудимый бросился в окно. А вот сейчас приехал, и все, кто еще не понял, обязательно должны понять – Лукин здесь, а это означает, что кому-то будет плохо.

Никто даже не сомневался в том, что плохо будет именно Струге.

– Послушайте, Струге, в законопослушных людей стрелять не станут, – заявил Лукин, оставшись наедине с Николаевым и Антоном Павловичем. – Особенно в судей. Тут пахнет не местью за справедливый суд, а толковой криминальной разборкой.

– У меня несколько иная точка зрения. – Струге мгновенно встал в позу отпора. – И странно, что вам в голову она еще не пришла. Я точно знаю, что законопослушные люди стрелять не станут. Убит судебный пристав, убит один милиционер и ранен второй. Меня пытаются устранить в течение целой недели… – Помолчав, он вдруг взорвался: – А тут приезжает Он и заявляет, что меня отстреливают из-за участия в криминальном переделе города!!

Лукину на миг показалось, что, не сделай он сейчас пару шагов назад, Струге его достанет.

– Опомнитесь, судья! – побагровел председатель. – Вы с кем сейчас разговариваете?!

– Вам честно ответить или слукавить?

– Николаев! – выходя из себя, развернулся к Виктору Аркадьевичу Лукин. – Что у вас здесь за бардак?!

– До вашего приезда не было! – Струге сошел с рельсов, и теперь все с ужасом представляли, что может произойти дальше. Сразу после того, как разговор принял крутой поворот, в дверях кабинета появились все, кто был удален от приватной беседы. Понятно, что количество свидетелей того, как хамят самому Игорю Матвеевичу, удесятерилось.

– Я буду ставить вопрос о вашем поведении на квалификационной коллегии! И предложу совету судей рассмотреть вопрос оскорбления вами председателя областного суда!

Лукин вынул тубус с валидолом и закинул таблетку в рот. Все знали, что с сердцем у председателя все в порядке, в противном случае, учитывая возраст, Лукину требовался бы не валидол, а нитроглицерин. Или, на худой конец, валокордин. Сам же Лукин это почему-то в расчет не брал. Весь фокус заключался в том, чтобы присутствующие видели, до какого состояния тот или иной хам своим бесчестным поведением довел Игоря Матвеевича. Ему плохо.

– Ну, мне в Верховный суд тоже дорога не закрыта, – буркнул, успокоившись так же внезапно, как и вспыхнул, судья.

И направился к вешалке одеваться.

– Куда это вы? На самолет? – с сарказмом в голосе выдавил Лукин. Он почему-то тоже успокоился.

– Нет, я в больницу, – ответил Струге. – Во-первых, у меня шок от нападения. Во-вторых, стресс от вашего крика. Мне необходимо медикаментозное вмешательство. Укол от столбняка, стопку валерианки. Мне очень, очень, очень, очень плохо. От понимания того, что вместо поддержки я получил от председателя областного суда нагоняй. Резонно полагаю, что он винит меня в том, что меня не убили.

Вот уже минуту в кабинете, похожем на расстрельную комнату, царило взаимопонимание и лад. Причину такого обоюдоострого спокойствия знали все. Из вынужденной стычки победителем выходит Струге. А после его слов «А завтра на самолет, конечно» все догадались, что Лукин теряет очки в геометрической прогрессии. Струге один из тех, кто знает очень много и молчит до поры. Совершенно очевидно, что, по его мнению, такая пора наступила.