Читать книгу "Записки безумной оптимистки - Дарья Донцова"

В кабинет к Индурскому я заходила крайне редко, не царское это дело разговаривать с корреспондентами на гонорарной оплате, а вот к П. я частенько забегала с гранками в руках.

Как-то раз Илья Львович спросил:

— Наверное, хочешь попасть в штат?

Я кивнула:

— Очень.

— Ты девочка старательная, — забубнил Илья Львович, — помогу тебе, поговорю с Семеном Давыдовичем.

Я уже хотела начать подобострастно благодарить старика, но тут внезапно почувствовала, как его рука скользнула под мою юбчонку.

— Обязательно попрошу Индурского помочь. Ты ведь будешь хорошей девочкой?

К сожалению, среди многих моих недостатков есть и такой: я человек несдержанный, сначала делаю что-то, и только потом думаю, как следовало поступить в данном конкретном случае.

Вот и в тот день мои руки оказались быстрее ума. Я схватила телефонный аппарат и со всего размаху треснула им П. по макушке. Илья Львович по-бабьи взвизгнул и отпустил мою попу, я вылетела в коридор, тяжело дыша от возмущения. Да, мне нужны деньги, давно мечтаю о постоянной ставке, но получить ее таким путем не могу. Дело не в моральных принципах, многие из моих знакомых актрис, произнося фразу: «Путь на экран лежит через диван», спокойно ныряли в койку к режиссеру. Я их понимала и никогда не осуждала, но сама на это не могла решиться.

Наверное, это у меня от мамы. Та тоже неспособна продаваться, на эту тему она рассказала мне примечательную историю.

Во время войны моя мама, работавшая тогда в Большом театре, была отправлена в эвакуацию в Среднюю Азию. Местное население даже тогда жило относительно неплохо, рынок ломился от продовольственных товаров. Беженцы бедствовали ужасно. Мама с подругой ходили в степь, ловили черепах и варили из них суп.

Кстати, в биографии моей мамы есть забавный эпизод. Году этак в семьдесят девятом она повезла группу советских артистов за рубеж, то ли в Канаду, то ли во Францию, не помню, да и не важно, в какой стране случился казус. Актеров позвали на банкет, где в качестве главного угощения был суп из черепахи.

Мама, которая после военных лет не может видеть черепаху ни в каком виде, сначала вежливо отказывалась от предложений полакомиться, а потом рявкнула:

— Я целых три года каждый день ела черепах, у меня теперь на них изжога.

Устроители банкета слегка обалдели. Вот как, оказывается, хорошо живут в советской стране люди, им черепахи в качестве обеда надоели.

Вернемся к эвакуации. Устав от однообразного меню, мама с подругой захотели риса, мяса, масла… Но где было взять денег на еду. И тут к ним пришли быстроглазые узбеки и предложили:

— Вы девочки красивые, мы парни горячие. Сегодня привезем вам все для плова, готовьте еду, а потом повеселимся!

Мама с подружкой, измотанные голодом, решили продать честь за крупу и согласились. Через час у них на кухне лежала туша барана, стоял мешок риса и желтел килограмм масла. Девушки быстро сделали плов, наелись и загрустили: близился час расплаты. Любить щедрых узбеков сил не было. Моя мама повздыхала, повздыхала и сказала подружке:

— Давай их не пустим! Запрем дверь покрепче.

Мигом повеселев, она задвинули тяжелую щеколду. Узбеки постучали, побили в створку кулаками и ушли.

Самое интересное, что отвергнутые не применили к ним никаких штрафных санкций. Рис, мясо и масло не отняли, в темном углу не били, а при встрече на улице расплывались в улыбке и восхищенно говорили:

— Обманщицы!

Но мне с Ильей Львовичем повезло намного меньше, чем маме с узбеками. П. оказался злопамятным. Сталкиваясь со мной в коридоре, он отворачивался, на редакционной летучке обрушивался на меня с гневными отповедями, снимал материалы с подписью «Васильева» из номера, одним словом, мстил, как умел.

— Что ты сделала Илюхе? — поинтересовался один раз заместитель Пахомова Давид Гай. — Почему он тебя сожрать готов?

Я рассказала Додику про сцену с телефоном. Гай захихикал:

— Да уж! Ладно, не дрейфь, я помогу.

На следующий день, торопясь на работу, я влетела в лифт и обнаружила в кабине Илью Львовича. Выскакивать назад показалось глупо, да и подъемник уже пополз вверх. Я вжалась в угол.

П. неожиданно улыбнулся:

— Здравствуй, Грушенька!

— Э… доброе утро, — пролепетала я, пораженная его приветливостью.

Через пять минут, на летучке, Илья Львович принялся нахваливать меня. Я отыскала глазами Давида, тот незаметно подмигнул.

Естественно, сразу после собрания я понеслась к Гаю.

— Что ты сделал с Илюхой? — А, просто, сказал, что ты спишь с «N».

«N» был куратором «Вечерней Москвы» в городском комитете партии, и я пришла в полный ужас:

— Ты с ума сошел!

Додик отшвырнул карандаш:

— Вовсе нет! Илюха дикий трус, а «N» об этом никогда не узнает!

Но кроме противного Ильи Львовича, в «Вечерке» служило много хороших людей, отличных журналистов и добрых товарищей. Тот же Давид Гай или Сафи Александрович Акжигитов. Сафи пристроил меня подрабатывать на радио, походя объяснив, как следует писать информацию, чтобы она хорошо звучала в эфире. В соседней комнате сидела веселая, красивая, очень добрая и невероятно талантливая Наташа Синякова, у нее всегда можно было перехватить три рубля до получки. Был заведующий отделом науки Рубен Багирян и его сотрудница Лена Цыганкова, которые, узнав о том, что Аркашка серьезно заболел, без всяких просьб с моей стороны, мгновенно бросились на помощь и устроили ребенка в лучшую клинику. В отделе писем работали Света Комиссарова и Лена Митько, постоянно наливавшие мне остродефицитного кофе. Таня Харламова часто кричала мне на ходу:

— Грунька, сегодня прекрасно выглядишь.

А на летучках я старалась сесть поближе к Жанне Авязовой и Нелли Горячевой. Если кто-то из начальства набрасывался на меня, хрупкая, миниатюрная Жанна сквозь зубы шептала: — Наплюй и разотри. Не ошибается только тот, кто не работает.

Алла Стойнова, Дина Абрамова, Всеволод Шевцов, Юра Иванов, Нелли Маринич, Оля Никольская. Я помню их всех, я не забыла того хорошего, что они для меня сделали, и всегда говорю:

— Я из «Вечерней Москвы», это там меня превратили в профессионального журналиста.

В восемьдесят третьем году мой ангел-хранитель пробился на прием к Господу и упросил того помочь Груне Васильевой. Судьба явилась ко мне в образе соседки из сто восемнадцатой квартиры, Алены Струтинской. Алена была замужем за Димой Салынским, сыном писателя Афанасия Салынского. Мы с Димкой знакомы еще по Переделкину, а в Москве тогда жили на одной лестничной клетке. Алена стала моей близкой подружкой, и мы часто по вечерам пили вместе чай.

Однажды она сказала:

— Тебе надо выйти замуж!