Читать книгу "Че Гевара, который хотел перемен - Збигнев Войцеховский"

Кастро считал расстрелы солдат и офицеров Батисты верхом глупости: ведь с пропагандистской точки зрения отпускать их было бы куда полезнее. Большинство профессиональных военных наверняка бы стали самыми преданными служаками нового режима. Но рвение Че Гевары он заметил и оценил. Просчитывая наперед шаги по захвату власти на Кубе, Кастро планировал свою версию сталинских репрессий – и, кстати, с той же целью: обезглавить (в прямом и переносном смысле) любых возможных контрреволюционеров и противников режима. Поэтому к лету 1957 года Че был повышен в звании до майора, или команданте – высшего чина повстанческой армии. Слава его росла и ширилась по всему Острову свободы.

Однако не все были в восторге от «способностей» Гевары. В середине 1958 года один из солдат Кастро по имени Рейнальдо Морфа был ранен и направлен в Сьенфуэгос к доктору Эктору Меруэло. Добрый доктор заштопал бойца и спустя несколько недель сообщил ему, что тот может возвращаться в отряд Че. На что Морфа ответил: «Нет, доктор. Пожалуйста, не распространяйтесь об этом, потому что это может стоить мне жизни, но я понял, что Че – это самый настоящий убийца. Я революционер, но я еще и христианин. Я присоединюсь к отряду Камило, но к Че не вернусь никогда».

Агустин Соберон был первым кубинским репортером, который приехал в лагерь в горах Сьерра-Маэстра, чтобы взять интервью у Че Гевары. «Я был репортером кубинского журнала «Богемия» и в марте 1958 года прибыл в Ла-Плату побеседовать с Че, – вспоминает он. – Наладить контакт с Геварой было совершенно невозможно. До этого мне не приходилось встречать людей с таким деспотичным и надменным характером. Сначала я спросил его о жене Ильде, которую он оставил в Мексике, отправляясь на Кубу с Фиделем. Че буркнул: «Я ничего о ней не слышал с тех пор, как уехал – и мне в общем-то плевать на нее». Тогда я попытался задать вопрос о его профессии доктора. «Медицина меня совершенно не интересует. Терпеть ее не могу», – отрезал Гевара».

«Эту ночь я провел в одной из хижин лагеря, – вспоминает далее Соберон. – Рядом со мной спал юный повстанец, которого, по всей видимости, мучили жуткие кошмары. Он метался на постели, постанывая: «Расстрелять его, расстрелять, расстрелять…» На следующее утро я поинтересовался, в чем дело. Оказалось, что этого молодого человека, которого звали Умберто Родригес, назначили командиром расстрельного отряда. И бормотал он приказы Че, которые неотвязно преследовали его даже во сне. Видно было, что это его ужасно угнетает. Немного позже в хижине появился сам Гевара и объявил, что они привязывают к столбу очередную жертву. Не хотел ли бы я пойти и своими глазами увидеть расстрельный отряд в деле? Я не хотел. Мне хватило того, что я увидел и услышал. Я собрался и как можно скорее уехал».

Все эти жертвы были «кампесинос» – крестьянами, о которых сам Че говорил, что они «идут на взаимодействие только после нашего планомерного террора».

Десять месяцев спустя после визита Соберона Че Гевара вошел в Гавану и вскоре обосновался в печально известной старой испанской крепости Ла-Кабанья. Армандо Вальядарес, на протяжении двадцати двух лет бывший узником кастровских тюрем, вспоминает, что стены этой крепости буквально сотрясались от возгласов «Viva Cuba Libre!» и «Viva Cristo Rey!» («Да здравствует свободная Куба! Да здравствует Царь Христос!», за которыми следовали оглушительные залпы расстрелов.

В то самое время, когда вершились эти кровавые расправы, журнал «Тайм» поместил фотографию Че Гевары на обложку и наградил его титулом «Мозг кубинской революции» (тогда как Фидель Кастро был «Сердцем», а Рауль Кастро – «Кулаком»). Фимиам, воскуряемый в адрес команданте, был просто невыносим: «Холодный расчет, выдающиеся способности, высокий интеллект, тонкое чувство юмора, и в довершение – меланхолично-чарующая улыбка, которая сводит с ума женщин – вот он, портрет нового руководителя Кубы».

В подобном тоне отзывались о Че Геваре и другие влиятельные средства массовой информации. И – чудовищно заблуждались. Че можно с таким же успехом назвать «мозгом» кубинской революции, как Феликса Дзержинского – «мозгом» большевистского переворота, Гиммлера – «мозгом» национал-социалистической революции, Берию – «мозгом» сталинского режима. Че был для Фиделя тем же, кем были вышеупомянутые персонажи для Ленина, Гитлера и Сталина – главным палачом режима.

При Че Геваре крепость Ла-Кабанья превратилась в кубинский аналог московской Лубянки. Гевара действовал строго по чекистским канонам. «Всегда допрашивайте заключенных ночью, – наставлял он своих головорезов. – По ночам у человека ниже психологическая сопротивляемость, и его легче расколоть».

Точных цифр мы, возможно, не узнаем никогда, однако в масштабности совершенных преступлений сомневаться не приходится. Хосе Виласусо – кубинский прокурор, который бежал с Кубы вскоре после установления революционной власти, переполненный ужасом и отвращением – утверждает, что лишь за три первых месяца на посту коменданта Ла-Кабаньи Че Гевара собственноручно подписал 400 смертных приговоров. Баскский священник Яки де Аспиазу, который совершал над заключенными предсмертный обряд и выслушивал их последнюю исповедь, вспоминает, что в этот период по личному распоряжению Гевары было расстреляно 700 человек. Кубинский журналист Луис Ортега, который был знаком с Че Геварой с 1956 года, в книге «Я – Че» приводит доказательства того, что команданте отправил на казнь 1892 человека.

Дэниел Джеймс в своей книге «Че Гевара: Биография» пишет, что Че сам признавался в подписании «нескольких тысяч» смертных приговоров за первый год правления Кастро. Эти данные подтверждает Феликс Родригес – кубинско-американский агент ЦРУ, который помог выследить Гевару в Боливии. Именно он последним допрашивал Че перед расстрелом. По его словам, Гевара сознался в том, что осудил на смерть «пару тысяч» человек, после чего небрежно пожал плечами и добавил, что «все они были империалистическими шпионами и агентами ЦРУ».

Резня, устроенная Че Геварой в первые месяцы 1959 года, не была актом мести или справедливости. Так же, как и сталинский террор в конце 30-х годов, эти расстрелы совершались хладнокровно, планомерно и целенаправленно. Это было уничтожение всех, кто потенциально мог бы стать противником новой власти.

Пятью годами ранее, будучи в Гватемале, Че стал свидетелем военного переворота, устроенного при помощи ЦРУ против режима Якобо Арбенца, в результате которого Арбенц и его приспешники-коммунисты были высланы из страны. Успех этого переворота Эрнесто Гевара объяснял тем, что «в свое время Арбенц расстрелял слишком мало народу».

Фидель и Че не хотели повторения гватемальского переворота на Кубе. В качестве «профилактической меры» они избрали массовые убийства и террор. Публичные показательные процессы были частью плана по запугиванию населения. Как и публичные экзекуции – вплоть до финального выстрела в голову пулей сорок пятого калибра, с пяти шагов разносившего череп в клочья. Посетители крепости Ла-Кабанья, в том числе родственники заключенных, проходили мимо забрызганной кровью стены. Это было не случайно.

«Стена была буквально окрашена кровью, – вспоминает Марго Менендес, которая приходила в Ла-Кабанью, чтобы попытаться убедить Че в невиновности ее брата. – Ее просто невозможно было не заметить. Она напоминала врата ада».