Читать книгу "Серый монах (сборник) - Иван Любенко"

– Ничего нет, – развел руками стоящий рядом городовой.

– Что-то уважаемый адвокат напутал. Не вытанцовывается ваша мелодия, господин Ардашев, – сквозь зубы зло процедил Каширин.

– А вы, Антон Филаретович, везде смотрели? – осведомился присяжный поверенный.

– Ну что вы! Конечно, не везде! Есть некоторые места, куда только доктор заглядывает, да и то за очень большие деньги. Да по какому такому праву вы потешаться надо мной, государственным человеком, изволите! Я вам не уездный лекарь почечуй высматривать! – переходя на крик, возмутился полицейский.

– Вы, милостивый государь, к сожалению, меня неправильно поняли. Потрудитесь осмотреть забинтованную руку господина Саушкина, – спокойно уточнил адвокат.

Окружающие опешили, но Леечкин, встав из-за стола, приблизился к Кузьме Антоновичу и лично повторил просьбу снять повязку с левой руки, что тот с неохотой и сделал. Со стуком на пол упал ключ. Судебный следователь поднял его, молча подошел к входной двери, провернул пару раз в одну и другую сторону. Ключ подошел.

– Ну и что скажете, господин Саушкин? – глядя прямо в лицо ветеринара, проговорил молодой чиновник.

– А что я должен вам говорить? Букиниста я не убивал. Сюда не приходил. А что ключ у меня, так это Захарушка мне его давно оставил, чтобы я кошечек мог без него осматривать. Мы-то приятели старинные. Почитай, лет двадцать знакомы. А штучки свои эти… ну, то пульс у меня щупать начинаете, то в глаза смотрите, как гипнотизер в цирке, вы оставьте для адвоката. Слышал я, что Клим Пантелеевич рассказики разные сочиняет, вот вы ему свои фокусы и показывайте, глядишь, он их перескажет, да на всю Россию прославится, – усмехаясь в усы, с циничным нахальством отвечал Саушкин.

– Доказательств вашей вины в совершении убийства более чем достаточно. Вы просто не отдаете себе в этом отчет. Вы недавно сообщили, что уже два дня не ведете приема, тогда как вы можете объяснить наличие явно кошачьего укуса на руке? – осведомился Поляничко.

– Так это кошка бездомная хватила, когда ко мне через форточку прокралась. Хотел поймать, да она, окаянная, умудрилась след от клыков оставить, – спокойно парировал словесный выпад ветеринар.

– А почему вы ключ прибинтовали к руке, а не положили его просто в карман? – не выдержал Каширин и задал давно «висевший в воздухе» вопрос.

– Бес попутал, думаю, приду и положу ключ в карман, а вдруг начнут обыскивать, вопросы всякие задавать. Испугался и взял сдуру да и примотал бинтиком… убийство все-таки… – сказал и сник, поняв, что проговорился.

– Ну вот, дорогой мой, значит, говоришь, еще дома, когда ключик бинтиком приматывал, уже знал, что здесь совершено убийство? Да? А мы вот с Антоном Филаретовичем, болваны этакие, до сих пор наивно считали, что Захар Захарович сам повесился. И откуда же ты это узнал, мил-человек? А? Неужто накануне сон вещий видел? – в упор спросил начальник сыска.

Осознав, что совершил ошибку, ветеринар уставился в пол и не проронил больше ни слова.

– А что касается моих литературных начинаний, то вы, Саушкин, правы. Случай этот преинтересный, и, я думаю, мой будущий читатель его по достоинству оценит. Ну и последнее: насколько я понимаю, вам было известно, что в дневнике Кукушкин записывал как расходы, так и денежные поступления, потому-то вы и забрали его с собой. А нам вы совершенно спокойно объяснили причину своего сегодняшнего визита как желание возвратить покойному деньги, вырученные от продажи двух персидских котов и одного британца. Да только промокашечка под столом затерялась, а потом, на вашу на беду, и нашлась. Если к ней приставить зеркало, то можно легко разобрать весь текст, – адвокат достал свернутый вдвое бумажный лист и зачитал: «Сегодня, в день Святой Троицы, получил от Саушкина десять рублей за двух персов и одного британца». Троица, как вы знаете, праздновалась второго дня, то есть 14 июня, а сегодня уже шестнадцатое. Так что виделись вы с покойным не только в день убийства, но и за два дня до него. К тому же, Саушкин, вы единственный во всей округе обладаете таким высоким ростом, а без этого природного преимущества достать потолочный крюк было бы невозможно, даже став на стул. Я думаю, вы не будете отрицать свою леворукость, ведь это факт известный. Вот и узел под потолком завязан таким образом, что короткий конец остался не с правой, а с левой стороны. Это обычно случается при затягивании веревки слева. Да и подвижная петля-удавка сделана типичным для левши образом. Словом, отпираться бесполезно, доказательств и так довольно, – заключил Ардашев.

– Грех на вас, Кузьма Антонович, несмываемый, – печально изрек забытый всеми нумизмат Батюшкин.

– Да какой тут грех! – воскликнул, не вытерпев молчания, ветеринар. – Все равно, что клопа или книжного червя задавил. Существо это было суть бессмысленное, никому не нужное и свое начало человеческое давно потеряло. Ну да, похвастался он мне о чудесной находке. А я сна лишился и места себе не находил. Помилуйте, господа, ну зачем ему столько денег?! Ведь он их и потратить как следует не сумел бы! Опять книжек старых накупил бы да кошек сметаной и сливками каждый день кормить бы начал! Ему ведь сладость веселой и разгульной жизни неведома! Он сам что найденная адвокатом промокашка – пустое место. Только вот кота жалко. Да не было у меня другого выхода. А Захар… Он в последнее время к знакомому фельдшеру в городскую больницу зачастил. Зайдет в мертвецкую и бродит битый час между столами с покойниками, только книжку эту чертову листает да шепчет что-то. «Я, – говорит, – тайну смерти хочу познать». Вот пусть теперь на том свете этим и занимается, червяк малахольный! – зашелся в истеричном хохоте Саушкин.

Городовой, поймав утвердительный взгляд судебного следователя, ловко закрыл на запястьях преступника наручники, формой напоминающие маленькие кандалы, и грубо вытолкнул его в коридор.

– Вот и все, – устало вздохнул Клим Пантелеевич и добавил: – Странное создание человек, сколько живет, столько и думает о смерти, тем самым ее приближая. Недаром на Востоке говорят: «Когда очень долго смотришь на смерть, смерть начинает смотреть на тебя». Честь имею, господа, – слегка поклонившись, Ардашев быстро спустился по деревянным ступенькам лестницы, поднялся в гору и перешел на широкую Александровскую улицу, недавно вымощенную речным булыжником.

От безрадостных мыслей отвлек задорный птичий крик. Молодой стриж учился летать, но быстро уставал и возвращался назад под густую тень ветвей могучего клена. Немного отдохнув и собравшись с силами, он отчаянно замахал крыльями и стремительно взмыл в бескрайнюю, расчерченную косыми солнечными лучами голубую высь и превратился в едва различимую точку там, где земля и небо всегда сливаются воедино, – на горизонте.

Жизнь диктовала свою, новую и светлую историю этого грустного дня.