Читать книгу "Уважение к ребенку - Януш Корчак"

Воспитатель обязан уметь терпеливо ждать, когда разовьются способности, а с ними – любовь к хорошей книге.

Симпатичный – несимпатичный

Кто красив, тому легче быть симпатичным.

Да, здоровому, красивому, веселому, способному легко быть и симпатичным. И сам он дружески улыбается людям, и люди ему отвечают улыбкой.

А слабого, некрасивого, угрюмого, неспособного частенько доймут, допекут. С недоверием сближается он с людьми, с неприязнью думает о более счастливых товарищах.

Но очень редко кто-нибудь нравится всем одинаково. Один говорит «красив», другой: «так себе».

– Хорошенький.

– А по мне так некрасивый. Как кукла!

Тому нравятся черные глаза, этому – голубые, один любит темные волосы, другой – светлые. У одного красивые глаза и некрасивый нос, у другого красивый рот и некрасивые зубы.

Иногда говорят про кого-нибудь, что он не то чтобы очень красив, но обладает обаянием. Не знаю, что это значит.

Милая улыбка. Прелесть взгляда. Ловок, грациозен. Не высок и не низок, не толст и не тонок. Обаяние внешности.

Иногда кто-нибудь нравится потому, что он такой, как все, иногда именно потому что не похож на других.

Одно ли то же: красив и симпатичен?

О, нет!

Бывает так, что смотришь издали – кажется симпатичным, а стоит с минуту поговорить, и уже перестал нравиться. Иногда с кем-нибудь часто встречаешься, а нет желания сблизиться, даже несколько раз разговаривал, и все ничего. И только потом видишь, что он очень и очень симпатичный. С одним ты сразу хороший знакомый, а с другим сначала тяжело как-то и неприятно.

Надо знать очень много маленьких и больших, тихих и веселых девочек и мальчиков – бледных и румяных, красивых и некрасивых, хорошо и бедно одетых, – чтобы понимать, будет ли тебе кто-нибудь симпатичен сразу или лишь со временем, на короткий срок или навсегда.

Надо много раз ошибиться, чтобы не очень верить тому, что говорят другие, и самому знать, что тебе нравится и кто тебе симпатичен.

Раньше мне казалось, что веселый любит веселого, маленький – маленького, слабый – слабого, что, мол, сам порядочный и ищет порядочных друзей. Да, и так бывает, только не всегда. Раньше я даже советовал, кому с кем дружить; теперь я не люблю вмешиваться, не знаю.

Подружились два мальчика – я старался угадать:

«Наверное, поссорятся… через месяц? или через полгода?»

Теперь мне чаще удается отгадать, но не всегда. Так все это удивительно, так трудно понять, столько тут тайн.

Я только спрашиваю:

– Любишь его?

Отвечает:

– Мне он нравится.

И даже знает, какие у товарища недостатки.

– Вообще-то он не очень симпатичный, но я его люблю: он ко мне хорошо относится.

Иногда несносный для всех, но добр и деликатен с товарищем. Иногда доставляет много хлопот взрослым, а со всеми приветлив и весел.

Иногда довольно чем-нибудь одним походить друг на дружку, и ребята уже вместе. На короткий срок, а то и на долгий. Не каждый любит менять друзей.

Я перевидал на своем веку много странных дружб.

Например, спрашиваю:

– За что ты его любишь?

– А его никто не любит, ему одному тяжело.

Спрашиваю:

– О чем вы с ним разговариваете?

– По-разному бывает. Иногда я советую ему, как исправиться.

Взрослые зря боятся, что плохой испортит хорошего, или (тоже неправильно) требуют, чтобы хороший исправлял плохого. Мне кажется, здесь нельзя ни запрещать, ни заставлять. Нельзя даже часто спрашивать – назойливые вопросы отпугивают, вызывают недоверие, неприязнь.

По мне лучше знать мало, да правду.

Один умеет делать то, что может пригодиться другому; ребята вместе строят или покупают, одалживают, меняют, держат пари, дарят и получают подарки. У одного есть как раз то, что сейчас нужно другому, у этого больше, у того меньше. Непонятно даже, дружба это, шефство или торговая сделка? Часто ребята и не любят друг друга, да должны быть вместе, потому что одному что-либо сделать трудно.

– Хороший он?

– Так себе, не очень.

– А все время вдвоем?

– Ну и что из того?

Когда я говорю с мальчуганом, он спокойный, отвечает серьезно, а другой такой же мальчуган знает его и веселого, и сердитого, и печального, и когда он закапризничает, надуется и обидится, и когда дает и берет. Удивительно ли, что они лучше знают друг друга?

Каждый сам постепенно учится быть осторожным. Чужие правила жизни меньше всего помогают.

Раньше меня сердило, когда один из друзей только давал, а другой только брал. Вместе покупают мороженое, фотографируются, ходят в кино, а платить, угощать – один. Теперь я уже не вмешиваюсь; бывают такие, кому это доставляет удовольствие, кто желает «купить» хорошее отношение.

Я даю одно только правило жизни:

«Не будь трусом, имей мужество прямо заявить, что не хочешь. Не стесняйся и проси помощи, если сам не справляешься».

Потому что ложный товарищ пригрозит:

– Я знаю про тебя то-то и то-то. Знаю все твои секреты. Поссоришься со мной – расскажу.

Или просто начнет мстить – лезть и бить.

Славная мордочка, умильные глазки, вежливые словечки могут обмануть не только маленького мальчика. Я удивлялся раньше, когда ребята не любили кого-нибудь, кто мне казался симпатичным: даже подозревал зависть. Теперь у меня зорче глаз и я признаю, что правы товарищи: им лучше знать.

Как-то в летней колонии был большой мальчик, серьезный и спокойный, которого, как мне казалось, все очень любили. Одно меня поражало: сам он делал то, что другим запрещал. Выглядело это так, словно он следит за порядком, а самому ему соблюдать режим не надо. Несколько раз он солгал; пойманный на вранье, изворачивался и посмеивался, наконец не выдержал и нагрубил.

И тотчас целая группа ребят, словно по тайной команде, перестала слушаться и стала делать назло.

Лишь тогда я понял, что он как бы главарь шайки, что ребята его не любят, но слушаются, потому что он запугивает, а тайком и бьет. Я был изумлен. Как это столько ребят могут бояться одного нечестного грубияна? Но он был не один: у него было несколько подручных, которые доносили, когда кто-нибудь бунтовал, – и он мстил.

Именно тогда я впервые понял, а потом еще и еще в этом убеждался, как необходимо самоуправление, когда каждый имеет право мужественно сказать, кого он на самом деле любит.

Теперь уже, кажется, я знаю, кого почти все ребята больше всего любят. Не самого красивого, не самого веселого, не самого спокойного, а того, кто справедлив, отзывчив и тактичен.