Читать книгу "Вячеслав Тихонов. Князь из Павловского Посада - Наталья Тендора"

– Она (манера. – Н.Т.) должна быть ощутима в работе, она должна быть ощутима в ролях любого плана; вопрос, конечно, упирается в чувство меры, вкуса. Я имею в виду ту сдержанность, которая как бы скрывает темперамент, экспрессию, но именно тем, что скрывает, – обнаруживает их. Один из наиболее ярких представителей этой манеры игры – Жан Габен. В его игре присутствует некая постоянная величина, не выходящая, так сказать, на игровую поверхность. Его активность не видишь, не осязаешь, а чувствуешь. Он играет не взрыв, а долю секунды до взрыва.

Так образы, создаваемые им, получают некое дополнительное освещение, эффективность которого состоит в том, что сам источник света не виден.

По-разному создаются на экране истории людей. Главное, по-моему, это сыграть, отразить точное социальное явление. Это будет в равной степени и проявление таланта, и утверждение своей гражданской позиции. Талант, сплавленный с ремеслом, профессией и опирающийся на прочный фундамент гражданственности, партийного понимания своего искусства (в то время принято было об этом говорить. – Н.Т.), подкрепленный убежденностью актера в правоте избранной им позиции, – все это, вместе взятое, и позволяет создавать на экране образы высокой нравственной чистоты. Ведь прежде всего готовишь себя внутренне к исполнению положительных ролей. Превыше всего я ценю в человеке внутреннюю честность, такое состояние, при котором он постоянно находится перед судом собственной совести.

Интересен разговор, который в этой статье приводит Семенов. Он посвящен работе актера, и в частности, образу Штирлица, который писатель Семенов придумал, а актер Тихонов воплотил на экране:

Семенов: В одном из моих романов его Исаев-Штирлиц в разговоре с другим разведчиком произносит такие слова: «…мы – актеры…» Мне кажется, что актер – явление высшего порядка. Он является последним фильтром, так сказать, последним контрольно-пропускным пунктом объединенных стремлений режиссера и сценариста.

Тихонов: Пожалуй, это верно лишь отчасти. На мой взгляд, тут необходима оговорка, что такая постановка вопроса справедлива лишь тогда, когда она имеет в виду актера, которому доверена центральная роль. Вот тогда у него и возникает дополнительная ответственность – он отвечает уже не только за свою роль, а за весь фильм в целом. Каждый, естественно, отдает работе все, что может. Актер, исполняющий заглавную роль, вправе сказать, что он играет не роль, а фильм. Он отвечает за все, что составляет картину. И это не голословное заявление, стоит лишь вспомнить Николая Черкасова (фильм «Иван Грозный»), Николая Симонова («Петр Первый»), Веру Марецкую («Член правительства» и «Сельскую учительницу»), Михаила Ульянова («Председатель»), Серго Закариадзе («Отец солдата»), Рода Стайгера «Ватерлоо»)… невозможно перечислить все те фильмы, которые могут служить неоспоримым аргументом. Может быть, именно поэтому, сыграв в кино немало ролей, я, в сущности, сыграл их ничтожно мало.

Мы уже вспоминали про фильм «Семнадцать мгновений весны», я позволю себе сказать об этой работе чуть подробнее…

Семенов: «Писатель, внимай актеру, – говорю я себе, – актер – это экзаменатор литературы, актер – это его величество искусство».

Тихонов: Должен сказать откровенно: поначалу, еще до съемочного процесса, меня мучили сомнения – дескать, вот еще один разведчик, которого мне надо было сыграть. И, может быть, мне так и не удалось бы настроить себя на «волну» Исаева, если ограничиться чтением только лишь «Семнадцати мгновений…», но, к своему счастью, я прочитал и «Пароль не нужен», и «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Не случайно я сказал «к счастью», именно через них я увидел и услышал своего героя, и тогда Штирлиц легко стал его естественным продолжением. Я понял, какой силы характер у этого человека, отнюдь не супермена, а просто сильного духом человека, имеющего свои слабости, но умеющего подавлять их, умеющего собирать в железный кулак всю свою волю и силы в самые критические минуты.

Почти на три года я отключился от всего, ушел от других ролей, так как получил благодатный материал для работы. Естественно, я говорю сейчас не о результатах, не о том, что получилось в итоге этой работы, – здесь начинается «чужая земля», не моя актерская сфера, – я говорю лишь о тех ощущениях, о том профессиональном чувстве, которые я испытывал как актер в процессе этой работы. Нимало не преувеличивая, скажу, что до сих пор нахожусь в зоне обаяния этой личности, этого характера. И буду по-человечески счастлив, если сумел вынести на экран такого Исаева, каким я его увидел в себе.

Меньше всего я задавался целью: сыграть еще одного разведчика, хотя такого рода деятельность – основная функция Исаева-Штирлица в «Семнадцати мгновениях…». Как ни странно, но в роли я искал такие места, где Исаев не разведчик, где он как бы приоткрывается на миг, чтобы в следующую секунду снова оказаться на самом переднем крае войны. Мне хотелось понять и увидеть человека, поставленного психологически в невероятно сложные условия и вышедшие из них победителем. Я стремился развить и обозначить в Штирлице те начала, которые были заложены во Владимирове и Исаеве.

Семенов: Считаю, и не без основания, что Исаеву-Штирлицу, которому я отдал многие годы работы, повезло, что он встретил актера Тихонова. Другим я теперь его просто не могу представить. Почему ты как актер нацелен на исполнение ролей такого склада?

Тихонов: Я считаю, что кино проникает в душу и разум человека, как говорится, впрямую, без каких бы то ни было прокладок. Это обстоятельство обостряет, усиливает ответственность всех, кто занят в кинематографе. И в первую очередь – актера. Ведь именно он представляет на экране героя или негодяя. А в отрицательных ролях, кстати, как правило, ярких красок больше. Не упрощая сути дела, скажу, что представлять их поэтому несколько легче. Но и опаснее.

Добро творится в тишине. Зло же по большой части активно и очевидно. Особенно когда на его стороне сила. Тогда оно откровенно жестоко и беспощадно. Здесь возникает много чисто игрового материала. И в случае яркого актерского исполнения могут сместиться смысловые акценты, этические планы поменяют «плюс» на «минус», и наоборот. Опасность, по-моему, таится именно здесь. По моему глубокому убеждению, искусство во всех его проявлениях должно помогать человеку жить, а не умирать заживо. И вот если суммировать все сказанное, а оно самым прямым образом относится к понятию «положительная роль», «положительный образ», «положительный герой», то мне хотелось бы сниматься в добрых картинах.

И дальше Семенов так завершает эту беседу: – В размышлениях Тихонова о назначении искусства, в его на редкость метком определении «добрый фильм», в постоянной тяге к образам положительным – слышу я голос художника ярко выраженных гражданских позиций. Слово «актер» порою подменяют словом «исполнитель» – что же, в каких-то случаях это верно: исполнитель замысла драматурга, режиссерского видения… Так можно говорить о ком-то, но не о Тихонове, для которого актерская профессия – это форма общественного бытия деятельного и принципиального человека. Этот артист крайне требователен и взыскателен не только к драматургии собственной роли, но и к теме, проблемам всего фильма, в котором он работает. Тихонов идет сниматься только в те картины, политическая и социальная значимость которых очевидна. Конечно, и у Тихонова были творческие неудачи, полуудачи, но я не знаю случая, когда он согласился бы сниматься в заведомо слабом фильме. А чего греха таить, таких мелкотемных сценариев, а впоследствии «серых» картин сколько угодно гуляет по нашим студиям. И нередки случаи, когда в них заняты одаренные актеры. Объясняют это по-разному: необходимостью хоть какой-то работы, боязнью потерять профессионализм и др. Но Вячеслав никогда не шел на такие компромиссы. И позиция эта достойна, на мой взгляд, глубокого уважения.