Читать книгу "Восемнадцать часов дурдома - Владислав Картавцев"

На пятый этаж вел отдельный лифт с двумя бронированными дверями в палец толщиной и единственной огромной красной кнопкой на панели управления, которая при нажатии уносила лифт в преисподнюю. В центре лифта была оборудована отдельная клеть – в случае чрезвычайной опасности можно было в ней забаррикодироваться и выдержать напор кромешников в течение минут пятнадцати. Этого времени обычно хватало, чтобы подоспела помощь, а если нет – уж не обессудьте, никто не застрахован от несчастных случаев на производстве!

На двери лифта висел огромный железный щит, но котором был изображен барельеф оскаленной безумной морды и надпись: «Два раза подумай, прежде чем туда лезть, где тебя могут съесть!»

Морда была очень страшная – неизвестный художник воспроизвел ее с такой точностью и с таким чувством, что каждый раз подходя к лифту, Андрей вздрагивал и непроизвольно закрывал глаза – смотреть на своё потенциальное будущее совсем не хотелось.

А как раз сегодня ему предстоял осмотр – ровно в три часа. Так сказать, на закуску! С первого по пятый этаж.

* * *

– Вот он, зверюга! – Перельман втолкнул в дверь высокого, как палка, и такого же худого пациента, с лица которого смело можно было писать портрет Малюты Скуратова-сотоварищи. Его челюсть была перехвачена тесьмой, а лоб плотно прикрывал капюшон – что в совокупности оставляло доступным для обзора только половину лица. Но и этого хватало – Андрей сразу понял, что перед ним – маньяк, и возможно – кровавый маньяк, сбежавший на грешную землю прямиком из ада.

Дело Сивгородичевского Иммануиллла Саммуиловича (именно такое было у больного ФИО – запоминающееся, приходится признать) Андрей отложил в сторону, про себя отметив, что после знакомства с СИС ему нужно пересмотреть отношение к собственным фамилии, имени и отчеству и перестать считать их чем-то из ряда вон.

Особенно имя – Иммануиллл (с двумя буквами «М» и тремя «Л» в конце). Таким именем мальчика могли наградить только родители не в своем уме, ведь это – первый признак ненормальности. Немудрено, что Иммануиллл в итоге-таки двинулся, да еще и до состояния буйнопомешанного – аж до «шестерки».

– Что мы имеем? – с фотографии на титульном листе на Андрея смотрела физиономия Сивгородичевского без тесемок и капюшона (или «без намордника» – как это называлось на профессиональном сленге). – А имеем мы то, что и должны иметь в подобных случаях: фрустрацию личности, кроваво-маниакальный синдром и эффект Кашпировского во взгляде!

– Ну-с, расскажешь анекдот? – Андрей криво усмехнулся, достал из портфеля чистый лист бумаги и принялся заполнять форму. Дело нехитрое – тягомотины минут на пятнадцать – и гулять.

– Да, батенька! Эк тебя жизнь-то перекосила! Знаешь, а ведь ты молодец! С таким ФИО – и не одного доказанного убийства, одни только мутные эпизоды с поджогами! Но поскольку все спаслись, то и обвинять тебя особенно не в чем, а можно смело утверждать, что ты для общества не опасен и вполне подходишь для палаты номер шесть! В противном случае тебя бы отправили в Козельск, а там знаешь, как несладко! Почти как в аду, из которого ты убежал! Впрочем, чего я тебе рассказываю? Ты ведь все равно живешь в своем измерении! Ты, кстати, на русском-то то умеешь говорить или только по-своему – на демоно-диалоге?

СИС молчал. У него были пустые глаза, смотреть в которые не хотелось. Андрею вдруг стало его жалко. Он отложил ручку и бумагу в сторону:

– Ладно, братан! Извини меня – что-то настроение испортилось, вот я и сорвался! А хочешь, я тебе песенку спою, меня бабушка научила! Она очень хотела, чтобы я стал врачом, и вот – я здесь перед тобой, а ты передо мной!

Баю-баюшки-баю!

Не ложися на краю!

Придет злобненький бабай

И утащит за Можай!

А потом придет Яга!

Отобьет тебе рога!

А потом продаст за рупь!

Спи мой мальчик, не балуй!

А потом придет Кащей,

Наведет с собой бл…ей,

Будет с ними водку пить,

Спи мой мальчик, не шуми!

Баю-баюшки-баю!

Не ложися на краю!

Придет серенький волчок,

В прошлом красный стукачок.

Спи мой мальчик, засыпай,

Баю-баю-баю-бай!

Солнышко давно зашло,

В Норильлаге хорошо!

– Понравилось? – ответом Андрею было молчание, – зря ты так, я ведь к тебе всей душой, я же по-человечески хотел, а ты? Впрочем, как знаешь! – Андрей вновь взял дело и принялся старательно вписывать на последнюю страницу сопроводительную.

– Итак, поступил, бла-бла-бла, такой-то-такой-то, признаков жизни, кроме прямохождения, не подает, молчит, глазными яблоками не вращает, на раздражительные звуки, интонации и крики внимания не обращает! Не поет, не подпевает, не зевает, ответа на вопросы не дает! Золото, а не пациент, просто гриб-боровик в кадке!

– Всё! – Андрей победно откинулся на стуле, обратив внимание, что Сивгородичевский стоит, прижавшись лбом к стене.

– Изучаешь! Ну-ну! – Андрей позвонил в колокольчик, и в дверях возник Перельман.

* * *

От Гриши разило дешевым тройным одеколоном – каждые два часа санитар тщательно обрызгивал себя, утверждая, что только так можно отогнать злых духов, которые, как известно, сидят на плечах психов – на правом и левом – и так и норовят переметнуться на сладенькое – т. е. на нормальных людей.

– Опять на себя полведра вылил? – Андрей сморщил нос и отошел к окну, – лучше бы ты его пил, не так бы воняло!

– ЫК! – Перельман невольно икнул, – нельзя нам, Изольдыч, могут с работы попереть, да еще и с записью! Вот то ли дело было при прежнем режиме – заложил за воротник полтинничек, и никакие психи не страшны! А сейчас – так одно расстройство! Да к тому же и нормального тройного днем с огнем не сыскать! Вот раньше чего только не было! Любой парфюм – отечественный, высший сорт! А если парфюма нет, то люди помогут! Правда, встречались и такие, что морду воротили от пролетариата!

– Вот был у меня сосед! – Перельман заговорил быстро-быстро, словно опасаясь, что его могут прервать, и он не успеет поделиться наболевшим. Андрей миролюбиво кивнул и закурил сигарету. Всё! Его смена в «первичке» на сегодня подошла к концу, можно никуда не торопиться – до трех часов дня он совершенно свободен.

– Так вот, был, значит, сосед! Фамилия у него была интересная – Нежопа. А звали Олесь Михайлович. Мерзкий был мужичонка, я его не любил. Слишком жадный. Бывало, придешь домой после работы, шланги горят, и на душе ересь огненная, что хочется немедленно залить. Придешь и чувствуешь – Нежопа гонит самогон.

Он тогда на плодоовощной базе работал, так по ночам вывозил домой гнилые фрукты и из них гнал. Ну, поначалу, понятно, брагу – бутыли у него прямо в ванной стояли, а потом уже первач – на даче. А летом – так прямо дома на плите. Поставит аппарат на огонь, трубу в окно выкинет и начинает коптить. А ментам, что приходили по его душу, пару червонцев сунет и штоф, они и уйдут! Времена-то, помнишь, какие были, жидкая валюта тогда ох как ценилась – не то что сейчас!