Читать книгу "Женские церемонии - Катрин Роб-Грийе"

Когда это было сделано, я спросила свою горничную, хочет ли она, чтобы этот мужчина удовлетворил ее такой, как есть, перепачканный, прямо здесь, на полу, или же она предпочитает, чтобы он был вымыт и надушен. Она ответила, что он ее больше устраивает вымытый и надушенный. Тогда я отправила прислужника наполнить горячую ванну. Мученик был приведен в тот вид, какого желала моя подруга, а потом отведен к постели со свежими простынями, где они занялись любовью у меня на глазах. Они были очень красивы, особенно он. Такой… умиротворенный. Словно на него снизошла благодать. Она тоже это заметила — так она сказала мне позже.

Пока они занимались любовью, прислужника в спальне не было. Он мыл пол и приводил все в порядок в соседней комнате. Потом я позвала его, чтобы он принес нам шампанского. Ему тоже было позволено с нами выпить. В подобных церемониях я продумываю не только основную часть, но и завершение. Нужно уметь поставить заключительную точку. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы все закончилось разговорами, болтовней. Нужно четко разделить действие на начало, середину и конец. Выпив шампанского, я попросила мою подругу об одолжении — уехать вместе с Себастьяном и снова, как и по дороге сюда, хранить молчание.

Я осталась одна с Севереном. Последняя сцена тоже была частью церемониала: я стояла и смотрела, как он приводит все в порядок. К этому моменту я была уже в сапогах.

— Обнаженная?

— Нет. Впрочем, я никогда не обнажаюсь. Точнее сказать, никогда не показываюсь обнаженной. Никогда. Это вопрос этики… Прислужник тоже был одет. Должна сказать, я была достаточно жестока: я опрокинула… Я заставила его проделывать одну и ту же работу дважды.

— Что вы опрокинули?

— Ведро с горячей водой: он только что вымыл пол. Потом я потребовала у него заняться моим телом…

— Так значит, он вам больше нравился?

— Нет. Но я решила: пусть в этот вечер будет так. Он имел право на награду. Он нам прислуживал. Какое-то время он оставался в одиночестве, отстраненный от нашего действа…

Осмотрев результаты его работы и убедившись, что она выполнена на совесть и никто не сможет догадаться, что здесь происходило, я попросила его отвезти меня домой.

— Было ли какое-то продолжение у мученичества Себастьяна?

— Да, эта сцена произвела на меня настолько сильное впечатление, что мне захотелось пережить ее снова, но не в точности так же, поскольку я знала, что в этом случае получу лишь выцветшую копию, ощущение вторичности, слабый отзвук. Я хотела вариации на ту же тему. Да, именно так… если взять музыкальную метафору… «вариации на тему». И из множества возможных вариаций я выбрала «женскую» — теперь женщина должна была быть главным действующим лицом, живой статуей, мученицей.

— А вы не боялись, что в результате получится «дубликат»?

— Мой очередной проект это и предполагал: прежний ритуал с новыми участниками. Именно это я и хотела сказать, воспользовавшись музыкальным термином «вариации». Я могла бы также поговорить о «повторах и различиях», «сочетании прежнего и нового», о том, как «повернуть картинку», чтобы взглянуть на нее под другим углом… Я очень хорошо понимаю тех, кто, просмотрев в книге несколько отрывков по диагонали, думают, что все это дежа-вю и что снова возвращаться к тем же самым причудам какого бы то ни было характера — пустая трата времени. Даже если предположить, что в первый раз они проявят заинтересованность и любопытство, они вполне могут сказать: «Один раз это годится, а два — уже слишком…» Они скажут, что это «похоже». Ну конечно! Но я бы на это ответила, если бы не боялась вызвать возмущение, что точно так же и все концерты Моцарта «похожи»! Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что все эти игры в «повторы и различия» — «от головы», тем более когда используются в необычных занятиях, где вкус к «нечистому» смешивается с пристрастием к эстетическому оформлению.

— Вернемся к мученичеству Себастьяна в новом исполнении. Итак, вы решили сделать «женскую» версию…

— Да: сделать женщину главной героиней действа, живой статуей, мученицей… Об этом я уже говорила. Чтобы усилить впечатление повторного открытия, мне требовались и другие участники: новый «прислужник» и двое «сообщников», мужчина и женщина, которые стояли бы по бокам от меня. Только Себастьян, «прекрасный раб», был приглашен во второй раз. Но, в отличие от участников, место и обстановка должны были остаться прежними.

Итак, в назначенный день я снова приехала одна в ту же самую большую квартиру, пустынную и молчаливую. Я снова увидела ту же комнату без мебели с голым полом, те же стены, без всяких украшений, если не считать низких деревянных панелей, выкрашенных в темный цвет, и огромного зеркала от пола до потолка. Прислужник прибыл вскоре после меня, как мы и договаривались. Раньше ему не приходилось выступать в таком амплуа. Я знала, что он не новичок в подобных делах, но в этот вечер решила ограничить его скромной ролью, по которой, во всяком случае, можно было бы судить с большей определенностью, достоин ли он со временем войти в круг посвященных. Его задача (сделать обстановку в точности такой же, как и в прошлый раз) с самого начала облегчалась тем, что мне здесь все было уже знакомо. Моя склонность к ритуалам требовала, чтобы использовались те же самые предметы, точно так же расположенные; поэтому не было никакой причины менять свои прошлые распоряжения: вымыть пол, очистить зеркало, поставить напротив него, метрах в трех, кресло для распорядительницы, разложить на полу подушки, поставить сбоку от кресла низкую скамеечку, на нее — миску с яйцами, хрустальный бокал и т. д.

Поскольку мне не требовалось «репетировать» мои действия на прислужнике — я их уже знала — то я ограничилась лишь тем, что, прислонившись к стене, наблюдала за его работой и оценивала результаты. Но время от времени я выходила из неподвижного состояния — в написанной им хронике этого вечера, которую он прислал мне несколькими днями позже, были следующие слова: «В ожидании других приглашенных она уделила немного внимания мне: она попросила меня поцеловать ее… очень нежно… потом вдруг сильно укусила меня в губы… Она сделает это еще множество раз за вечер, чередуя великую нежность и боль, находя удовольствие в том, чтобы предупреждать меня заранее („Сейчас я тебя укушу…“, „Сейчас я дам тебе пощечину…“), чтобы я знал, что должен подчиниться». (Замечу кстати: я уверена, что не называла его на «ты»!)

Когда все было готово, я ушла, чтобы переодеться в костюм распорядительницы действа, который уже описывала (длинное черное платье из переливчатого шелка с открытыми плечами, длинные черные шелковые перчатки до самых подмышек, туфли на каблуках-шпильках, ожерелье и серьги из черного янтаря). Нет смысла к этому возвращаться… Прислужник, увидев меня, сказал: «Вы прекрасны…», и я велела ему налить мне виски. Как я уже говорила, что все действия и их последовательность должны быть расписаны поминутно.

Когда я открыла дверь, молодая женщина неподвижно стояла на лестничной площадке. На ней, как мы и договорились, была черная полумаска, прорези в которой были затянуты прозрачной тканью с блестками. Я взяла ее за руку, чтобы провести по квартире, в которой она прежде не была. Женщина была, как почти всегда, искусно задрапирована в какие-то восточные одеяния красных оттенков. Но это не имело значения, поскольку я почти сразу же раздела ее и оставила стоящей на коленях на полу «подсобной» комнаты. Я объяснила ей, что так она должна будет стоять, не шевелясь и не пытаясь ничего увидеть, до того момента, пока не прибудут остальные приглашенные (число и состав которых были ей неизвестны). Также ей было запрещено разговаривать на протяжении всего вечера, если только кто-то из присутствующих не обратится к ней с вопросом. Затем я в шутку опутала ее тонкой сетью, которую нашла здесь в кладовке. Ячейки сети были крупными, так что все тело оставалось на виду, а соски выглядывали наружу. Разумеется, я воспользовалась случаем, чтобы немного поласкать их. Ей не пришлось долго страдать от неудобной позы, поскольку остальные участники прибыли вскоре, в назначенное время. Оставалось лишь послать моего прислужника за Себастьяном в соседнее кафе, где он по уговору должен был находиться. Ему тоже было приказано появиться в черной полумаске с затянутыми легкой тканью прорезями — не для того, чтобы он не смог увидеть обстановку (уже знакомую), но чтобы не смог разглядеть других партнеров.