Читать книгу "Ковентри возрождается - Сью Таунсенд"

– Ты сбежала с другим мужчиной?

– Нет.

Руфь вздохнула:

– Слушай, я приведу Сидни. Он в бассейне, с трубкой плавает, может быть, придется подождать, пока он вынырнет перевести дух.

– Руфь, я звоню из автомата, давай быстрее.

Я совала в щель монету за монетой, в общей сложности на три бесценных фунта; наконец Сидни взял трубку.

– Ков? Извини, не мог отыскать сигареты.

– Привет, Сидни.

– Слушай, Ков. Я же тебя просил оставить меня на неделю в покое.

– Я боюсь. Я шла мимо автомата, а у меня куча пятидесятипенсовых монет. Я купила сапожки, и продавщица дала мне пять фунтов серебром.

– Слушай, перестань плакать, ты же знаешь, как я от этого расстраиваюсь.

– Ты почему не рассказал Руфи?

– Потому что хочу хорошо провести здесь время, Ков. Я не желаю сидеть остаток отпуска на краю бассейна, глядя, как Руфь покрывается экземой. У нее уже и так нервы ни к черту из-за португальских шоферов. Ты бы только посмотрела на этих психов, прямо как в рекламе: «Увидеть Алгарви и умереть».

– Ты когда в Англию вернешься, только точно?

– В воскресенье днем. Аэропорт Гатуик. Звякни мне в магазин в понедельник, ладно?

– У меня кончились монетки.

– Держи хвост пистолетом, Ков.

– Ладно, и ты тоже.

– Мой-то всегда пистолетом. – Он засмеялся и положил трубку.

Не надо было мне звонить – безрассудная расточительность. Единственное мое оправдание: я люблю брата и хотела услышать его голос. Если бы Сидни кого-нибудь убил и нуждался в моей помощи, я прошла бы всю Португалию и Францию, переплыла бы любое море, какое легло бы между нами. Я отдала бы ему последний пенни. Я врала бы и мошенничала, воровала бы и дралась, лишь бы прикрыть его от беды. Мне очень грустно, что Сидни не любит меня с той же силой.

В кармане моей леопардовой шубки осталось двадцать пять фунтов и один пенни. Обычно я очень аккуратно трачу деньги. Я точно знаю, куда идет каждый пенни. Вернее, шел. На работе Дерек выразил желание получать зарплату еженедельно наличными, а не переводить ее в банк, как предпочитало большинство его сослуживцев. Каждую пятницу вечером мы с ним усаживались за кухонный стол и раскладывали деньги на кучки. Дерек щелкал на калькуляторе и указывал мне, сколько куда положить. Потом я заносила эти цифры в красную книгу расходов. Их общая сумма никогда не превышала восьмидесяти одного фунта и шестидесяти семи пенсов, составлявших чистый заработок Дерека за неделю. Скажу без ложной скромности: я была отличной хозяйкой. Я замечательно готовила дешевые потроха. Все, что только можно было как-то еще использовать, мылось, стиралось и вновь пускалось в дело. На это уходила уйма времени и сил. В магазине самообслуживания я знала все цены назубок. Я учитывала их сезонные колебания. В январе на распродажах я покупала простыни и наволочки, сама чинила себе туфли, вязала, шила и вышивала нашу одежду. Я сама рисовала поздравительные открытки на дни рождения и на Рождество (и конверты сама клеила), пекла хлеб, пироги и печенье. Мы сами выращивали овощи и цветы и сами стригли друг друга. Когда мы заболевали, то просто ждали, пока поправимся. В красной книге расходов не было графы «лекарства». Мы экономили на электричестве и отоплении. В нашем доме отопление включалось не ранее середины октября, а выключалось неукоснительно в Страстную пятницу. Дерек ездил на работу на велосипеде, и в багажной сумке у него всегда лежал пакет с бутербродами. У телефона стояли маленькие песочные часы на две минуты.

У нас не было кредитных карточек, и мы ничего не брали в долг. Членский взнос Дерека в Общество любителей черепах составлял всего четыре фунта в год (сюда входила и оплата информационных бюллетеней, выпускавшихся дважды в год). Я почти не пользовалась косметикой или лаком для волос. Видеосистему нам подарила моя мать, отчаявшись освоить ее. Мебель большей частью Дерек мастерил сам – поэтому в нашем доме трудно было найти хоть одну вещь, которая бы не качалась, не опрокидывалась или нормально открывалась.

Последний раз мы были вместе в отпуске пять лет назад. Это была автобусная поездка по Шотландии. В автобусе детей тошнило, а когда нас всех перекусала мошкара, не было денег на мазь, успокаивающую зуд. Приходилось клянчить у пенсионеров, из которых состояла наша группа, чтобы они выдавили нам хоть чуточку из своих тюбиков.

В нашем доме деньги были богом. Но это был строгий, сердитый бог. Суть была не в поклонении деньгам, а в трепете перед ними. Поэтому мы вели очень скромную жизнь. Лишь материально обеспеченные люди могут позволить себе любые прихоти.

– Только бы дети перестали расти, – говаривал Дерек.

Ведь именно дети подрывали наши финансовые ресурсы. Без каких-то вещей они просто не могли жить. Мы с Дереком исключали самую мысль о том, что наши дети не будут счастливы. Понимаете, мы с Дереком оба были в детстве несчастны. Потому мы и поженились: чтобы произвести на свет себе подобных и тем самым вновь попытать счастья.

Вместо того чтобы проявить благоразумие и подыскать гостиницу подешевле, я пошла и проколола себе уши на Риджент-стрит. Я поразилась, как это больно. Девушка, которая специальным автоматом вставляла серьги, сказала мне, что ни в коем случае нельзя вынимать из ушей крошечные золотые кнопки. Кроме того, через каждые четыре часа я должна вращать их в отверстиях и протирать мочки спиртом, если только не хочу получить «серьезного заражения». После этого она прочла мне лекцию об охране живой природы. Я объяснила, что получила леопардовую шубку в подарок, но она отрезала, что «важен сам принцип». Говорила она все это так, словно до нее этого в жизни никто не говорил.

– Не понимаю, как вы можете расхаживать в шкуре убитого животного, – заключила она, поскрипывая кожаным костюмом.

Пришлось ждать, пока уши у меня перестанут кровоточить; тем временем я согласилась, что это бессердечно с моей стороны, чем весьма ее ублажила. И тут у меня вырвалось любимое выражение моей матери, я не успела прикусить язык:

– Нужда заставит…

– Что вы хотите сказать?

– Хочу сказать, что мне больше нечем согреться, – ответила я.

Выйдя на улицу, я тут же вынула из ушей золотые кнопки и вдела нефритовые серьги. Летиция была права, с моими оранжевыми волосами они смотрелись прелестно. Теперь у меня оставалось всего пятнадцать фунтов и один пенни. Я проявлю благоразумие и немедленно стану подыскивать номер в гостинице.

21. Джон идет к Брадфорду

В классе живописи художественной школы для трудящихся Джон Дейкин и Брадфорд Кинз стояли над мольбертами друг против друга. Вокруг виднелись седые и лысые макушки: пенсионеры, склонившись, усердно копировали Тициана.

– Я пришел узнать насчет мамы.

– Кто ваша мама?

– Лорен Макскай, – солгал Джон.