Читать книгу "Преемники. От Ивана III до Дмитрия Медведева - Петр Романов"

Боже избави играть печальную роль вождя партии — напротив, следует постоянно стараться приобрести расположение всех подданных.

Страстью Петра стали оловянные солдатики. Императрица читала столько, сколько не читала ни одна другая женщина в России. Пока муж играл, она изучала людей, используя как силу, так и слабость своих подданных.

Фридрих II явно ошибся в выборе кандидата на должность прусского агента в России, не сумев просчитать масштаб личности Екатерины. В результате неудачной интриги вместо "своего человека" король получил в России амбициозного политического игрока, настроенного отнюдь не в пользу Пруссии. Когда Екатерина взошла на престол, то вместо безоглядной поддержки времен Петра III Фридрих столкнулся с подчеркнуто недоброжелательным нейтралитетом России, который и остановил Семилетнюю войну в Европе.

Этот леденящий прусскую душу нейтралитет был тем единственным, что Екатерина сочла возможным предложить королю, но и этот жест показался ему подарком судьбы. Сам Фридрих, кажется, ожидал много худшего. Узнав о воцарении Екатерины, он так перепугался, что приказал ночью тайно перевезти государственную казну из Берлина в Магдебург, на случай если придется бежать.

Нового сильного игрока на русской политической сцене — жену Петра III — попытались немедленно использовать в своих интересах представители многих европейских держав. Удачливее всех оказался посланник Великобритании Хенбери-Уильямс; он в отличие от Фридриха сразу же оценил большой потенциал Екатерины.

В одной из своих депеш английский посол отмечает, что с момента своего приезда в Россию немка "всеми возможными для себя способами старалась завоевать любовь народа". В другом послании, описывая беседу с Екатериной, он говорит о том, что ее блестящий ум можно сравнить одновременно с гением кардинала Ришелье и Мольера. Сочетание столь разнородных фигур в характеристике поначалу смущает, однако если вдуматься, то Екатерина действительно умела, в зависимости от обстоятельств, демонстрировать и хитроумие Ришелье, и творческую изобретательность Мольера. До переворота ей больше помогало первое качество, а после она не раз блестяще демонстрировала второе.

На престоле еще Елизавета, а английский посланник, как и положено опытному дипломату, просчитывая все варианты, сообщает, что в случае смерти ныне царствующей императрицы так или иначе править будет Екатерина, поскольку Петр, несмотря на свою мелочность, позерство и безмерное самолюбие, в важных делах всегда прислушивается к мнению жены. Опасаясь влияния французов, английский посланник налаживает самые тесные контакты с Екатериной. Именно из этого источника черпает она советы и немалые средства, направляемые на установление необходимых связей с всесильными гвардейцами.

В апреле 1756 года Екатерина пишет своему английскому другу:

Чем я только не обязана провидению, которое послало Вас сюда, словно ангела-хранителя, и соединило меня с Вами узами дружбы! Вот увидите, если я когда-нибудь и буду носить корону, то этим я частично буду обязана Вашим советам.

А летом того же года подробно излагает иностранному дипломату свой план действий на случай внезапной смерти императрицы Елизаветы.

Очевидно, что идея захвата власти поселилась в голове Екатерины не без участия англичан. Такое в истории России уже бывало: Елизавета взошла на трон, получив моральную и финансовую поддержку Франции.

Екатерина воспользовалась помощью Англии. Разница заключалась в том, что Елизавета в канун переворота колебалась, опасалась провала заговора, и сделать решительный шаг ее заставил лишь Лесток, припугнув монастырем. А Екатерина боялась только одного — не оправдать чужих надежд. "Нет женщины храбрее меня, — говорила она, оценивая свои возможности. — Моя храбрость — самого бесшабашного и отчаянного пошиба". И одновременно признавалась Хенбери-Уильямсу: "Скажу вам по секрету, что я очень боюсь оказаться недостойной имени, которое слишком быстро стало знаменитым". "Вы рождены повелевать и царствовать, — успокаивал Екатерину английский посланник накануне переворота. — Вы просто не осознаете своих способностей. Они огромны".

Хотя участие англичан в заговоре — факт известный, ни один русский историк не ставит им этого в упрек: настолько очевидно, что в перевороте больше всех была заинтересована не Англия, а сама Россия. Устранение от власти Петра III объективно отвечало русским национальным интересам.

Европу шокировал не сам переворот 1762 года, как близнец похожий на все предшествующие российские перевороты — те же гвардейцы, та же неразбериха, очередная претендентка в традиционном уже военном мундире, те же патриотические речи в казармах, ритуальный манифест, обвиняющий предшественника во всех мыслимых грехах, то же французское шампанское и раздача подарков под занавес. Шокировала загадочная смерть Петра, породившая, естественно, массу слухов.

В своих письмах арестованный Петр поначалу просил жену о немногом: вернуть слугу-негритенка, скрипку, мопса и любовницу. (Все, кроме любовницы, арестованному тут же доставили.) Но чуть позже одно за другим идут письма с просьбой "отпустить в чужие края" и еще конкретнее — "отпустить меня скорее с назначенными лицами в Германию". Это уже не мопс и негритенок, это серьезная политическая проблема.

Странная ссора Петра с охранявшими его дворянами, неожиданно закончившаяся убийством, избавила Екатерину от одной головной боли, зато принесла другую. Вся Европа задавалась двумя вопросами: причастна ли к убийству новая императрица и почему за преступление никого не наказали? Сам факт убийства был для всех очевидным. Официальная версия о внезапной кончине бывшего императора от "геморроидальных колик" не могла убедить даже самого простодушного.

Шокировало Европу и то, что Екатерина взошла на престол, обойдя законного наследника. Регентство при малолетнем сыне мать не устроило, поскольку, как свидетельствовала русская история, это дело непрочное. Судьбы регента Меншикова, затем регента Бирона и правительницы Анны Леопольдовны говорили сами за себя. Екатерина хотела иметь твердые гарантии. Именно этот факт узурпации власти отбрасывал ту черную тень, что долгие годы омрачала отношения императрицы с Павлом. Сын не мог не думать о том, что мать занимает трон не по праву. Мать не могла, глядя на сына, не подозревать Павла и его ближайшее окружение в желании поменять статус-кво.

О том, какие настроения в связи со смертью Петра III царили в это время в Европе, можно судить по воспоминаниям датского дипломата Андреаса Шумахера. Это свидетельство особенно показательно, если учесть, что не было в это время в Европе страны более заинтересованной в устранении с русского престола Петра III, чем Дания, ведь именно с датчанами российский император собирался воевать ради интересов родной ему Голштинии, Дипломат пишет:

Таков был конец несчастного внука Петра I. Он [Петр I] учинил расправу над собственным сыном, и вот Бог наказал его в этом потомке. Это новый, хотя и печальный пример того, что никогда иностранному принцу не удастся безнаказанно вступить в Россию.

Обращает на себя внимание многозначительная оговорка — Петр III, конечно, был наследником и шведского престола, но назвать "иностранным принцем" внука Петра Великого можно разве лишь потому, что сам потомок реформатора считал себя в России иностранцем. В этом смысле с датским дипломатом можно согласиться: Россия отторгла от себя чужого ей не столько по крови, сколько по духу Петра Ульриха, зато как свою приняла немку Екатерину.