Читать книгу "Партнер для танго - Вера Копейко"

— Что мы и делаем. Что делаешь лично ты, отслеживая биологический возраст ребенка.

— Если я правильно тебя понял, — говорил Антон, — то запуск процесса самоубийства клеток происходит после сорока лет. Значит, нужно перепрограммировать систему. Отменить механизм запуска на саморазрушение.

— Да. Тогда выигрыш может составить десять, а может быть, двадцать лет. Но все это пока прожекты. Мы часто ошибаемся, принимая желаемое за действительное. В одном английском научном журнале я увидела пословицу и перевела ее так: «Если Мать Природа до нас не доберется, то Отец Время — обязательно».

— Оптимизмом она не дышит, — рассмеялся Антон.

— Но придется продолжить работу. Хотя мы чего-то, конечно, не успеем. Как и все люди на свете…

— Даже чаю выпить, — проворчал Антон, указывая на взволновавшийся чайник, — если вся вода перейдет в парообразное состояние.

Мать быстро выдернула вилку из розетки.

— Мы не позволим.

15

Зоя Павловна шла вдоль берега моря, по мелкому твердому песку. Она рассматривала свои ноги — надо же, как давно не видела их босыми. Маленькие, почти детские. Она всегда с трудом подбирала себе обувь. Однажды, в самом начале жизни на Ленинском, Виктор принес коробку.

— Примерь. Впору или нет? — подал ей.

Она открыла и увидела черные лодочки, маленькие, как игрушечные. Она села на диван, быстро надела правую туфельку, потом левую.

— Надо же, угадал, — пробормотала она, краснея от удовольствия. То было время, когда магазины не ломились от вещей. — Спасибо, — сказала Зоя, глядя мужу в глаза.

— Угадал? — повторил он со странной интонацией, — Ты так думаешь?

Тогда она не обратила внимания на его слова, обрадованная подарком. Они недавно поженились, и Зоя, как теперь понимает, видела не его, а себя — замужней. Будь на ее месте не такая девчонка, а хоть что-то понимающая женщина, она бы получше вникала в то, что слышит.

С другой стороны, размышляла Зоя Павловна, может быть, эта полудетская глухота спасла ее от еще большей печали.

Она шла по песку все дальше, ласковая морская вода сначала плескалась под ноги, потом омывала по щиколотку. У нее до сих пор красивая стопа, ровная, без всяких шишек на пальцах, хотя из-за танцев на каблуках, начатых довольно рано, могла испортиться. У Ирины совсем другая — по-отцовски широкая и большая.

Как странно, она провела здесь пять дней и, наконец, поняла все? Пять — тот же символ, под которым она выросла. Все всегда на пять такую оценку требовала мать. Школа, университет, Москва, муж, ребенок. Вот пять единиц успеха, предписанного сценарием, который с рождения, а скорее всего, еще до него, сочинила для нее мать.

Когда матери не стало, Зоя Павловна не могла прийти в себя. Кому теперь нужны ее успехи? Она помнит, как краснела от удовольствия, слушая уверенный бодрый голос матери:

— Да, Зоюшка поступила в университет… Вышла. Вышла замуж. Он? Москвич, разумеется. Ха-ха. И квартира. На Ле-нин-ском, — по слогам произносила она, — проспекте. Дом? Кирпичный. Две комнаты. Высо-окие, — это о потолках. Могла ли быть полной картина московского счастья без потолков три метра семьдесят сантиметров?

Мать клала трубку и смеялась.

— Все расспросили, во все вникли. Ну-ка, посчитай сама, Зоя, сколько твоих одноклассников в Москве? Сколько девчонок замужем за москвичами? А сколько, — мать, казалось, не могла дышать полной грудью, так ее распирало от счастья, — сколько молоденьких жен едут — даже из Москвы — с мужем за границу? Работать — за границу?

Тогда Зоя жила как в тумане. Да зачем ей ясность? Матери, вот кому она нужна. Маргарита Федоровна знала все, что надо делать. Зоя сдавала сессию, потом следующую… Потом рождение дочери… Потом — Вьетнам… Потом — московская жизнь, которой управляла мать. До самой смерти. Она терла морковку к обеду и упала. Геморрагический инсульт. Не приходя в себя, умерла в больнице на пятый день. Именно так, на пятый. У каждого свое число.

Отплакав, отгоревав, Зоя огляделась. Увидела то, чего не видела прежде.

Сначала — дочь, которая, впившись немигающим взглядом в экран компьютера, скачивала из Интернета курсовую по немецкой филологии. На самом деле Ирина не хотела никакой филологии. Она сама не знала, чего хотела. Но бабушка проектировала и ее будущее. Билетом в него она считала диплом. Не важно какой. На бюджетное отделение Ирину удалось устроить только в педагогический.

Зоя Павловна не часто видела мужа, он месяцами сидел на своей метеостанции в тульских лесах. На похороны тещи приехал, и она увидела его. Иначе. Господи, да кто ей этот мужчина, с волосами, цвет которых игриво называют соль с перцем?

Она наморщила нос, вспомнила, как однажды он уже удивил ее. Зоя родила Ирину и приехала с ней во Вьетнам. Увидела мужа и потеряла дар речи. У него выкрошились два передних зуба, как будто он вынашивал дочь, как будто ему не хватило кальция.

Конечно, все зубы давно при нем, из фарфора, который похвалил бы сам английский Веджвуд, а может, Гарднер или кто-то еще. Но рождение дочери ему досталось труднее, чем ей.

Ладно, одернула она себя. А сама-то? Как жила до сих пор? Что такое ее бессменная работа в крошечном узко-темном издательском отделе академического института?

А ее развлекательные воскресные поездки — не бегство ли из дома? Потому что по сути никакого дома и нет, с тех пор как нет матери. В рыдающем старыми рессорами автобусе, вместе с десятком старушек, Зоя Павловна трясется на выходные в какую-нибудь Верею. Зачем? Чтобы слушать о прелестях давно ушедшей чужой жизни. Чтобы восхищались знакомые: а Зоя Павловна Русакова — просто молодец. Умеет доставить себе радость.

Скорее всего, думала она сейчас, остановившись у самой кромки воды, мать всегда и все делала с целью. В школу танцев отдала потому, что девушка должна красиво двигаться. Но уж если вошла в какое-то дело, то надо стать первой. Мать сама позаботилась о партнере — Глебе Зотове, сыне преподавательницы танцев.

А потом, когда время партнера вышло, она освободила дочь от него. Жестоким, зато очень надежным способом. Безвозвратно. Она сказала ей такое, чего никогда, ни на минуту не позволишь себе забыть…

Зоя Павловна смотрела на море, которое стало для нее необходимым в последние пять — опять-таки пять лет. Да, с тех пор как умерла мать.

Внезапно обнаружилось, что она не может оставаться в Москве, когда перед Днем города разгоняли облака. Казалось бы, думала она, кесарево сечение делали дождевым тучам, но она себя чувствовала так, как будто ей, как будто из нее вынимали душу.

Доктор посоветовал Зое Павловне избавить себя от беспрерывных дождей с помощью уверенного солнца. А таким оно может быть только в Африке. Поэтому она покупала тур в Тунис и отсиживалась там до десятого сентября. Как сейчас.

Мать ввела в ее жизнь Виктора Русакова, человека старше ее не только годами, но печальным опытом жизни. Теперь она сказала бы, что вышла замуж за почти сгоревшего человека. Она думала иногда: если бы мать не жила с ними, все бы кончилось быстро. Приходила на ум смешная мысль — замужем за Виктором была не она, а ее мать. Она лишь исполняла обязанности жены. Но держала брак в руках — мать, Маргарита Федоровна Зуева.