Читать книгу "Сплошной разврат - Анна Малышева"

— Нора, я не стала бы грузить вас своими проблемами, — Дуня мрачно закурила, — если бы эта Резвушкина печаталась не у вас. Но ее публикуете вы. Скажите мне, кто она, я прошу только об этом.

Нора отвела глаза.

— Дунь, открою тебе страшную тайну — я ненавижу эту Резвушкину. Она мне отвратительна. Но ты, как человек деловой и трезвомыслящий, не можешь не понимать, что для нашего американского хозяина Резвушкина — подарок судьбы. Тираж разобрали за два часа, мы сейчас допечатываем. И все равно я бы тебе ее с удовольствием сдала, но… Ее знает только Григорчук, знает и никому не показывает. Попробуй с ней договориться, попроси, чтобы она не перебегала тебе дорогу. Кобелей, что ли, мало на политическом Олимпе? Поделите сферы влияния, и все дела.

— Вы серьезно, Нора? — мрачно усмехнулась Дуня. — Просить Светку об одолжении? Вы же прекрасно понимаете, что ничего не выйдет.

— А ты попробуй, — посоветовала Нора. — Откажет, почти наверняка откажет. Но здесь важно — как. Если отстраненно и равнодушно, это одно. А если радостно и азартно, то значит, что это она начала на тебя охоту.

Дуня понимала, что Нора права. И еще Дуня твердо знала, что если она не найдет Резвушкину, то сойдет с ума. И впервые за много лет она заплакала.

— О господи! — Нора засуетилась, налила стакан воды, всунула в руку Дуни бумажный носовой платок. — О господи… Знаешь, у нас подписан контракт с Резвушкиной на тридцать три статьи. А потом планируется выпуск книжки «Тридцать три моих любовника». Единственное обстоятельство, которое может тебя обнадежить, — жертв Резвушкиной ровно тридцать три. Не более.

— Глупости, — всхлипывая, пробормотала Дуня. — Потом появится книжка: «Еще тридцать три любовника».

Нора вынуждена была согласиться.

Более-менее приведя себя в порядок, Дуня отправилась к Григорчук. Та, как всегда, вела себя стервозно и норовила побольнее укусить:

— Что, конец твоей небесной славы? А тебе мало? Да? Мало? Считаешь, недостаточно ты крови людям попортила? Завидки берут?

Дуня стоически терпела, на откровенное хамство отвечала печальными улыбками и просила только об одном: нельзя ли не вытаптывать ее лужайку? Нельзя ли спросить у таинственной Резвушкиной, зачем она все время мешает ей?

Григорчук мерзко хохотала:

— А полы тебе не помыть, Дуняша? А то ты скажи только, мы зараз. Да мне плевать, мешает она тебе или нет. Твоя проблема, не моя. Я за Резвушкиной два года гонялась, я ее, считай, вырастила, выпестовала, она, если хочешь знать, мой звездный час. А уж то, что вы с ней одних и тех же мужиков выбираете, меня волнует мало. Банально мыслите, значит. Да и жанр ты неправильный выбрала — журналистское расследование, фу, какая скука. Ты бы лучше, пока не поздно, пе-ре-ква-ли-фи-ци-ро-ва-лась. Ты у нас девчушка хоть куда, красавица, вот и бери пример с Резвушкиной.

Дуня вынесла все насмешки и гадости, но, выйдя от Григорчук, твердо пообещала закрытой двери:

— Хорошо, Светик, пеняй на себя. Сама нарвалась.

Дуня вернулась к Норе, но уже не в плаксивом, а в боевом настроении.

— Мне надо обыскать ее кабинет, — сказала она. — Где-то у нее хранятся координаты ее авторши.

Нора неожиданно легко согласилась:

— Завтра. У нас не воруют и потому не принято запирать кабинеты в течение дня. Приходи во время редколлегии, у тебя в запасе будет целый час.

Обыск кабинета ничего не дал, зато Дуня стала обладательницей ключей от квартиры Григорчук. Дуня самым наглым образом вытащила их из ее сумки и, пока шла редколлегия, успела сбегать в ближайший металлоремонт и сделать дубликат.

Теперь оставалось дождаться удобного момента и навестить Светку дома. В ее отсутствие, разумеется.

Глава 8

АЛЕКСАНДРА

Сегодня у меня своего рода юбилей. Прошел ровно год, как мы расстались с Валерой Синявским. Сцена расставания могла бы быть и поприятней, если бы ею не руководил Вася Коновалов, а уж он-то сумел придать действию и накал, и драматизм. Говорят, Синявский потом три месяца не мог избавиться от нервного тика, а общим знакомым объяснял свой недуг тем, что я наняла бандита, который покушался на Валерину жизнь и честь. Синявскому не понравилось, что Вася схватил его за шиворот, обозвав при этом недобитой вошью и сморчком пупырчатым. Валера, конечно, с такой постановкой вопроса не согласился и счел, что задето его человеческое достоинство. Испорченные слушатели, наши общие знакомые, в ответ на горестные рассказы Валеры о поруганной чести, цинично ухмылялись, в их глазах загорался огонь нездорового любопытства, а многие, смущенно кашлянув, требовали подробностей поругания.

Нет, я категорически против рукоприкладства. Более того, я была возмущена Васиным поведением. Но последующее Валерино нытье и судорожные рыдания на плече каждого встречного мне тоже не понравились. По-моему, мужчина не должен хвастаться тем, что его побили и обозвали.

Поэтому, когда он позвонил мне неделю назад и напомнил про «знаменательную дату», я первые пять минут разговаривала с ним сухо и официально, но потом чего-то расчувствовалась, жалость взяла верх, и Синявский с легкостью вырвал у меня обещание поужинать с ним в субботу вечером, то есть сегодня.

Надо признать, Валере Синявскому всегда удавалось меня разжалобить. Если бы не этот его талант, наши отношения прекратились бы, не успев начаться. Дело в том, что Валера не мог похвастаться терпимостью и вниманием к чужим привычкам и нравам. Ему казалось, что он все делает правильно, а тот, кто делает по-другому, соответственно, неправильно. В те тяжелые месяцы, когда мы совместно снимали небольшую квартирку на окраине Москвы, мне казалось, что Синявский состоит из одних претензий и что он вынудил меня переселиться в такую даль специально для того, чтобы вдоволь надо мной поиздеваться. Получалось у него это поистине виртуозно. Он умудрялся часами гонять меня по квартире, все время находя в разных ее уголках тот или иной беспорядок.

— Что это такое?! — кричал он из передней, как только я усаживалась за стол в кухне с надеждой выпить кофе, причем ужаса в его голосе было столько, что я безропотно срывалась с места и неслась к нему, ожидая увидеть, как минимум, хладный труп или догорающий бикфордов шнур, привязанный к пачке динамита.

Выяснив, что до экстаза его довела моя куртка, брошенная на табуретку в передней, я полчаса выслушивала упреки и нравоучения, а кофе между тем остывал.

— Куда ты их дела?! — кричал Синявский тридцатью минутами позже, именно тогда, когда я залезала в теплую ванну с целью поблаженствовать и расслабиться.

И я, шлепая мокрыми ногами по линолеуму и оставляя за собой неглубокие, но большие лужи (которые чуть позже также становились предметом внутрисемейных разборок), неслась на его зов, чтобы выяснить, кого ищет Синявский.

Наверняка на свете есть немало девушек, которым понравилось бы носиться целыми вечерами за красавцем и умником Валерой Синявским и отвечать на его глубокомысленные вопросы, но я не из их числа. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как огрызаться, устраивать сидячие забастовки, делать вид, что не слышу обращенных ко мне вопросов, и изображать умирающего лебедя, чрезвычайно утомленного непомерными притязаниями. Но Синявский не сдавался. Его запросы росли и становились все более наглыми. Он, например, искренне полагал, что, приняв успокаивающую хвойную ванну, я, вместо того чтобы плавно переползти из нее в постель и предаться чтению хорошей книжки, должна, вооружившись щеткой и чистящим порошком, приступить к уборке и тщательно отчистить стенки ванны от налета хвойного экстракта. А заодно и протереть пол в ванной. И лишь потом идти читать, смотреть телевизор или спать. Если он прав, то зачем, спрашивается, я расслаблялась в любимом хвойном растворе? На мой вопрос, что такого случится, если я помою ванну завтра, Синявский выпучивал глаза и с ужасом вопрошал: