Читать книгу "Книга о бамбуке - Владислав Баяц"

Сунг не пытался скрыть радости. Он поблагодарил мастеров за верность своему делу и тотчас согласился с их предложением.

XXXII

Эта зима обещала быть вечной. Дома у подножия горы можно было различить лишь по струящимся дымкам. Выбираясь из монастыря, я видел только тропинки — следы существования людей, снег, примятый во время схватки охотника с дичью, обледеневшие капли крови жертвы, остатки пней, выкорчеванных, чтобы пустить их на дрова…

В Дабу-дзи шли приготовления к большим переменам. Нас ожидали восемь напряженных дней Рохацу дай сэссина. Просветление Шакья-Муни было ежегодным поводом для проверки физической и психической выносливости учеников и настоящим экзаменом для унсуи, которые уже продвинулись вперед. Для них эти упражнения означали либо достижение подобного просветления, либо почти непереносимые тяготы, которые отвращали от дальнейшего самоиспытания. Ученики волновались, хотя и пытались скрыть это. Я понимал: причиной волнения во время приготовлений к празднованию является не столько неопределенность успешного его завершения, сколько наплыв паломников и монахов из других монастырей, вносящих непривычную сумятицу в прежде размеренную жизнь. Данная причина очень сильно действовала на моего друга. Подойдя ко мне, когда я сидел на нашей поляне, завернувшись в накидку, сшитую из множества лоскутов, Рёкаи долго не решался заговорить о том, что его угнетало. Только когда я направил на него взгляд, он нарушил молчание.

— Цао, я чувствую тревогу! Уже один раз я прошел через испытания Рохацу, но опять ощущаю себя новичком. Если именно в этом и есть смысл, тогда все в порядке. Но мне кажется — суть в чем-то другом…

— В твоей тревоге нет ничего удивительного, — попытался я его успокоить. — Разве ты не замечаешь, сколько народа собирается у ворот, ожидая разрешения присутствовать при праздновании? И сколько братьев из других монастырей уже находится в Дабу-дзи? Как бы сердечно их ни принимали, это все-таки новые люди! А мы круглый год видим перед собой лишь членов нашего братства и привыкли к тишине.

Здесь к нам присоединился дайси Тэцудзиро и я спросил его, почему монахи приходят на Рохацу именно в Дабу-дзи, а не в какой-нибудь другой монастырь. Он ответил, что единственная причина этого — наш роси, точнее, его широко известная способность определения успеха или неуспеха каждого испытуемого.

— Значит ли это, что сюда явились самые отважные из унсуев? — спросил я.

— В числе пришедших есть не только ученики других роси, но и сами учителя! — ответил Тэцудзиро.

Я и вправду был удивлен, когда заметил среди молодых монахов нескольких старейшин других монастырей. Некоторых из них даже принесли, поскольку возраст не позволял им вынести долгий пеший путь. Это говорило лишь об их вере в необходимость постоянного самосовершенствования. Мне было ясно, — эта школа никогда не заканчивается.

На следующий день, уже несколько часов стоя на коленях в ожидании своей очереди перед комнатой роси, я спросил себя, каково учителю — ведь он должен задать испытуемым свыше ста коанов. Пришла моя очередь ударить в гонг перед его дверью. Учитель обратился ко мне тихим строгим голосом:

— Человек, болеющий астмой, сказал однажды своему другу: «Ты не умеешь ценить свободное дыхание, потому что никогда не испытывал в нем помех».

Роси внимательно посмотрел на меня:

— Какой вывод, Цао, ты можешь из этого сделать?

Поклоном он дал мне понять — я свободен.

Теперь мне предстояло все восемь дней размышлять над заданным коаном, прежде чем дать исчерпывающий ответ. Но коан должен стать лишь сильным поводом для непрерывного сосредоточения, которое должно привести меня к просветлению. В подобном испытании и заключалась истинная сущность Рохацу!

XXXIII

Мено удивляло желание сёгуна лично выслушивать отчеты о поездке, вникая в малейшие детали: как проходил визит в Дабу-дзи, какими фразами обменивались старейшина и Мено, что нужно еще обустроить в хижине Обуто Нисана… От сёгуна не утаилась злоба Мено по отношению к монахам. Бондзон распознал негодование своего посланца и, что хуже всего, взял старейшину монастыря под защиту.

— Твое дело — точно выполнять мои приказы! В твоих действиях не должно быть и капли личного. Я не обязан объяснять тебе причины, скажу лишь одно: благодаря монахам и будущему обитателю хижины Нисана мы обеспечим надежные границы с Китаем. Мое положение требует этого от меня. Я бы делал это даже против своего желания. Вновь есть даймё, готовые взбунтоваться, и я должен устрашить их союзом с нашим соседом.

Хотя Мено сразу стало ясно, что благодаря этому признанию Бондзона он может при благоприятных обстоятельствах держать сёгуна в руках, он смирился с приказанием; он занимал слишком хорошее положение, чтобы начинать сейчас игру против правителя.

Дни проходили, и Мено все сильнее тянуло к той хижине. Поскольку он отвечал за приготовления к встрече гостя, то имел полное право появляться там.

Приказав мастерам в первую очередь начать строительство новой хижины, которая должна была служить рабочим помещением для будущего жильца, Мено обеспечил себе достаточно времени, чтобы тщательнее заняться жилищем Нисана. Он действовал, полагаясь исключительно на свои желания, которые основывались на каких-то неосязаемых предчувствиях.

Бумаги, которая в прошлый раз лежала на месте для токономы, больше не было! Никто со времени последнего посещения Мено не мог войти в хижину, так как его люди заперли ее и укрепили дверь и окна. Мено принялся обыскивать каждый уголок, чтобы отогнать от себя неприятные мысли. Он не нашел бумагу, которую читал в прошлый раз, зато под гнилыми досками пола обнаружил другую рукопись. Под ней также стояла подпись Обуто Нисана.

Еще во времена моей ранней молодости, проведенной среди бамбуковых рощ, даймё Бондзон привел ко мне своих гостей, которых представил как испанских купцов. Искренне восхищенные всеми видами бамбука, которые я им показал, они рассказали мне очень интересную историю. Главным героем в ней также было одно растение, которого я никогда не видел, но которое они подробно описали. Оно называлось «агава» и росло на огромных плантациях в далекой порабощенной стране под названием Мексика, удаленной от Испании на многие месяцы морского пути. Это растение приносило большую пользу. Прежде всего, из него делали корабельные веревки. Они снабжали ими весь свой флот и зарабатывали большие деньги, продавая почти во все страны. Это был очень качественный и редкий товар, поэтому и весьма дорогой. Но смысл рассказа был в неизученных свойствах агавы. Власти одной из областей никак не могли обнаружить пропавшее сырье — множество срубленных, но не переработанных растений. Когда наконец удалось найти остатки агавы, на растениях не оказалось ни одного листа. Листья явно надежно спрятали. Однако для чего — никто не мог даже предположить. Все раскрылось, когда однажды, по чистой случайности, вышли на след похитителей. Воры обнаружили, что после сушки на солнце листья агавы так разбухают, что их можно выжимать. А когда жидкость попробовали, поняли, — это самый настоящий алкоголь. Напиток назвали «пульке» и за большую цену стали продавать по всей стране и за ее пределами. Появился пульке и у нас. Кто-то занимается контрабандой и перевозит его большими партиями.