Читать книгу "Последнее послание из рая - Клара Санчес"

– А ну-ка, а здесь у нас что?

– А ну-ка, что? – спросил я, попытавшись забрать у нее шкатулку, но она засмеялась, закрыв глаза.

С тех пор, стоило зайти разговору о женщинах Востока, я всякий раз вспоминал Вей Пин. В тот день на ней не было шелковой пижамы. Она была одета, как все остальные, хотя и отличалась от других большим белым бантом. Больше я никогда не видел ни на чьих головах такого огромного банта, которым были подвязаны ее черные волосы, спускавшиеся до середины спины. На дне рождения присутствовала и ее бабушка. День рождения отмечали в отдельном зале ресторана, обильно украшенном бумажными фонариками. Бабушка сделала нам, своей внучке и мне, знак, чтобы мы приблизились друг к другу. Глядя на меня, она заговорила по-китайски. Ее слова очаровали меня, потому что я впервые услышал, как она говорит. Мне вообще не приходилось слышать раньше, чтобы кто-нибудь еще так говорил. Ее слова шли как бы из глубины веков.

– Она знает только китайский, – сказала Вей Пин.

– Она все время смотрит.

– Это потому, что она не хочет мешать работать, – пояснила Вей Пин.

– А она не устает все время смотреть?

– Иногда она не смотрит, а спит, а когда не спит, то вспоминает. Вообще-то все это ее мало интересует.

– Что она говорила обо мне?

– Что ты мальчик, которого ожидает удача, и что эта удача озолотит тебя.

– Ты веришь в эти вещи? Твоя бабушка может знать обо мне что-то такое, чего не знаю ни я, ни даже моя мама?

– Она очень много знает. Все члены нашей семьи обращаются к ней за советом о том, что следует делать.

Если бы она не была старой и к тому же китаянкой, я бы не обратил на это внимание, но в этом случае я почувствовал себя избранным, которого коснулась крылом удача. Это было нечто такое, что вошло в меня и во мне осталось, и чего, например, не имел Эдуардо, хотя он имел все.

Думаю, я перестал видеться с Вей Пин потому, что нам надоела китайская кухня. И то же самое, по-видимому, произошло со многими другими людьми. В результате ресторан становился все менее шикарным. Сначала исчезла решетчатая оградка, потом – колонны, и когда мы с матерью проезжали мимо в машине, мать всегда говорила:

– Как жалко «Великую стену».

А когда они окончательно закрылись и переехали на новое место, она всегда говорила:

– Что теперь будет с этой семьей?

Я помнил о знакомстве с Вей Пин, потому что, когда приезжал в Мадрид и встречал там восточную девушку, у меня сжималось сердце. Можно сказать, что между нашим поселком и Китаем было что-то вроде ничейной земли, где ожидалось, что я добьюсь успеха, но где я также мог пойти на дно, пропасть, перестать существовать. Истина состояла в том, что будущее. меня пугало, потому что будущее, по словам Эйлиена, в конце концов становится прошлым, которое приходится вспоминать. И человек несет ответственность за свое прошлое или по крайней мере должен нести на себе его груз. Будущее – это великий океан, полный возможностей и богатств, которые пока не существуют, и неизвестно, где ты их встретишь.

* * *

Когда я видел человека в очках с позолоченной оправой, я сразу же вспоминал человека, которого никогда не видел, – доктора Ибарру, человека, о котором слушал рассказы с незапамятных времен. Мне всегда казалось, что именно эта оправа и подтолкнула мою мать на замужество с отцом и что в результате всего этого родился я. И что поэтому человек появляется на этот свет в результате вещей сугубо банальных. А это, в свою очередь, наводит на мысль о том, что на нашей планете, на которой жизнь зарождается повсюду: под каждым камнем, в какой угодно луже, на каком угодно маленьком и сухом участке земли, даже в водах океана, на самой большой глубине в темноте и холоде, эта самая жизнь, по сути дела, представляется нам ничего не стоящим пустяком. Поэтому мы и расходуем ее самым безрассудным образом. И наоборот, если на какой-нибудь планете нашей системы мы обнаружим признаки самой что ни на есть элементарной жизни, мы законсервируем ее как бесценное сокровище. Какая-нибудь лягушка на Марсе была бы сокровищем, даже дождевой червь. А здесь, у нас, мы давим этого дождевого червя ногами.

Мне угрожала перспектива знакомства с доктором Ибаррой, когда мне было четырнадцать лет и когда у меня начали расти настоящие зубы, вытесняя молочные, а мать объявила: «Нельзя оставлять рот в таком состоянии». Я, наверное, был единственным учеником в классе, который в детстве не носил приспособления для выравнивания зубов и чьи зубы никогда не стояли совершенно ровными рядами.

– По крайней мере, – говорил я матери, чтобы успокоить ее и чтобы она не подвергала меня самой дорогой пытке современной цивилизации, – мои зубы не выглядят искусственными.

Допустив, что он находится в командировке в связи с очередным своим съездом, я понял, что и сегодня я с ним не познакомлюсь. Именно поэтому решил пойти в консультацию.

Было заметно, что раньше консультация была белее, чем сейчас.

– Похоже, время делает вещи более темными и грязными, – говорила моя мать, показывая зал ожидания, кабинет и огромное кресло, в котором пациенты сидели с открытыми ртами, чтобы доктор мог в них покопаться. Тем не менее свет, исходивший с южной стороны, создавал в кабинете атмосферу покоя. На моей матери были белые ботинки на резиновой подошве, которые не производили при ходьбе шума. Мать сильно изменилась. Жесты стали более мягкими, голос – тоном ниже, сама она стала более терпеливой.

– Здесь хорошо, – сказал я ей.

– Когда привыкнешь, хорошо. Плохо, если уйдешь отсюда, потому что начинаешь понимать, что что-то теряешь.

– А теперь ты знаешь, что, находясь здесь, ты тоже что-то теряешь.

Она кивнула в знак согласия.

– Но ведь ты что-то теряешь и тогда, когда делаешь что-то другое, так?

– Может быть, – сказала она.

– Я решил поехать в Китай, чтобы выучить китайский язык.

– Вот это да, – сказала она, ставя пластмассовый стакан под краник рядом с креслом для удаления зубов.

– Ты мне не веришь, правда?

– Я не знаю, на какие деньги ты поедешь, мы все еще в долгах как в шелках.

– Я поговорю с папой, – ответил я.

– Хорошо, поговори с ним. Хотелось бы знать, что ты от него услышишь.

Я увиделся с ним в престижном районе Мадрида, точнее говоря, на ничейной земле, в некоем промежуточном пункте между нашим поселком и Китаем. Явившись на место, я его не узнал. Он был бронзовым от загара и носил короткую прическу на французский манер, слегка прикрывавшую ему уши. Очки он не носил. Отец сказал, что собирается жениться.

– Что ты думаешь по этому поводу? – спросил он меня.

Я пожал плечами и подумал, что это очень хорошее чувство – знать, что у тебя есть отец, и, соответственно, не думать о том, что у меня чего-то нет и никогда не будет. Я сказал ему, что мне нужны деньги, чтобы поехать в Китай. Посмотрев на меня несколько секунд, он засмеялся: