Читать книгу "Крылья ветров - Лариса Петровичева"

Но хотя бы в одном дела шли на лад: он получил долгожданный кофе, пусть и настолько дрянной. Вообще, забавное дело этот кофе в бумажном стаканчике из автомата: ты сидишь с ним где-нибудь под дождём или на ветру, а не в гламурном заведении, и вы вместе словно бы проходите часть жизни – как с лучшим другом, рука об руку, и когда жизнь захочет тебя ударить, ты дашь ей сдачи как раз той рукой, в которой держишь картонный коричневый стаканчик.

Мысль о кофе додумать не удалось: в коридор вышел доктор Мельников, старинный знакомец Каширина. По выражению его лица Каширин понял, что произошло нечто экстраординарное: просто так, абы чем, смутить доктора Мельникова, матерщинника, бабника и профессионала потребления алкоголя, не представлялось возможным. Мельников сел рядом с Кашириным и вынул из кармана сигареты – на знак о запрете курения ему было плевать с самого высокого дерева.

– Интересный тип, – сказал доктор, затягиваясь. – Где ты его откопал?

– Сектант, – кратко ответил Каширин. – Что с ним?

– Инфаркт, что.

Помолчали. Каширин терпеливо ждал, когда Мельников докурит и начнёт рассказывать – подобную манеру он давно знал за приятелем: оставлять самое главное напоследок, чем выбешивать нетерпеливо ожидающих до крайнего градуса. Каширин, впрочем, на такие фокусы уже много лет как не вёлся, Мельников об этом прекрасно знал, но привычек, нажитых годами тренировок, не оставлял.

– А чем интересный-то? – спросил Каширин, когда окурок доктора отправился в цветочный горшок к груде товарищей.

– А ты его грудь видел?

Каширин даже подавился последним глотком кофе.

– Честно говоря, нет, – признался он. – Не имею такой привычки, у мужиков грудь рассматривать.

– Напрасно, – заверил его Мельников с таким видом, что Каширин понял: большая часть его жизни пошла псу под хвост. – Вот ты помнишь известные классические стихи – «Не бывать тебе живым, со снегу не встать…»

– «Двадцать восемь штыковых, огнестрельных пять», – продолжил Каширин. – Ну и что?

– Огнестрельных нет, врать не буду, – сказал Мельников, – а вот штыковых, точнее, ножевых – девятнадцать. Несовместимых с жизнью. И если ты мне объяснишь, откуда берутся такие сектанты, которые с подобными ранениями выздоравливают и ходят по улице, то вся совейцкая медицина в моём лице тебе будет крайне благодарна. А пациент жив. И даже шрамов не чешет.

Новость, конечно, была интересной, но не шокирующей. Каширин посмотрел на мутные подонки в стаканчике и поставил его на подоконник.

– Всякое бывает, – сказал он. – Вон в войну люди с пробитым сердцем до окопа доходили.

Мельников полез за новой сигаретой.

– Я не видел, куда они доходили, а у пациента сердце пробито, судя по шрамам, в трёх местах. Печень пострадала, почки. Левое лёгкое тоже легко не отделалось, – он усмехнулся неожиданному каламбуру. – Так что он просто не может быть жив, таких не успевают спасти. А ведь живой, хороняка! На работу ходил?

– Ходил, – кивнул Каширин. – Студентов учил.

– В ближайшее время он никого учить не сможет, – заверил Мельников. – Но случай интересный, весьма, – он почесал нос и предложил: – А может, доведём дело до вскрытия?

– Я те дам вскрытие, – буркнул Каширин. – Он нужен живым и здоровым, ну, относительно здоровым.

– Вай, какие громкие слова, – нарочито скривился Мельников, затем почесал нос и полез за новой сигаретой. – Антон Валерьевич Зонненлихт, значит. Ты о его прошлом что, совсем не в курсе?

– Преподаватель английского языка. Кандидат наук, доцент. К нам из Рязани переехал в начале года.

– Не ближний свет, – промолвил Мельников. Каширин неопределённо пожал плечами и поднялся.

– Вечером тебе позвоню, ага?

* * *

Оставив Зонненлихта под опекой Мельникова (тот, разумеется, поворчал, что в его обязанности не входит сидеть над пациентом в реанимации днём и ночью, но подежурить лично и известить о любых изменениях в состоянии всё же согласился), Каширин поехал домой: предстояло ещё объясняться с Лизой. Покидая епархию, та одарила его таким взглядом, что у Каширина до сих пор всё чесалось; теперь оправдываться, клясться, падать на колени, и она не будет верить ни единому слову.

«А сам бы я поверил? – подумал Каширин, сворачивая с проспекта на одну из тихих улочек. – Что, мол, так и так, пришла студентка просить за преподавателя, да так рьяно, что сама прыгнула. Нет, не поверил бы, бредни. Тогда почему? И почему я об этом думаю?» Он вынул мобильник и набрал номер следственного отдела.

– Антонина, пробейте по нашей базе Анастасию Ковалевскую. Адрес проживания, телефон – и перезвоните мне.

– Хорошо, – процедила секретарь так, словно с ней разговаривал колдун, некромант и упырь, и только врождённая вежливость не позволяла ей послать его куда подальше, а ещё лучше – проткнуть осиновым колом. Каширин только хмыкнул.

Необходимая информация поступила через несколько минут. Набирая номер Насти, Каширин думал о том, что выглядит во всей этой истории форменным придурком.

– Настя? Епархиальный следственный отдел, Кирилл Каширин, – представился он, когда Настя подняла трубку. – Я, собственно, что звоню-то – извиниться хотел, сегодня не очень хорошо вышло всё…

– Как Антон Валерьевич? – спросила Настя; Каширин отметил, что она с ним даже не поздоровалась. – Где он вообще?

– У него сердечный приступ, пока не пришёл в сознание, – произнёс Каширин. Настя всхлипнула. Каширин вспомнил, как днём она рыдала у него в кабинете, и поёжился.

– Настя, можно личный вопрос?

Он ожидал, что сейчас в трубке запищат короткие гудки, но этого не случилось.

– Можно, – прошелестела Настя. Каширин вспомнил, как в былые времена журналистских расследований задавал и не такие вопросы, и не таким людям, и подумал: интересно, почему сейчас ему неловко? Может, из-за общей бредовости ситуации? Или из-за того, что под капельницами в областной больнице лежит оживший мертвец? Или потому, что поступок худенькой растрёпанной блондинки не выходит у него из головы, а пальцы не избавились от ощущения прикосновения к ней?

– Почему вы его боитесь? – спросил Каширин, и сам удивился тому, что сорвалось у него с языка. Ну и оговорочка, спросить-то хотел про другое!

Однако выстрел вслепую неожиданно поразил цель. Настя коротко ахнула и замолчала, словно едва удержала вопрос: «Откуда вы знаете?»

– А вы его боитесь, – подтвердил Каширин. – Причём ваш страх полностью иррационален и никак не объясняется. Отсюда ещё вопрос: зачем вы пришли просить освободить его, когда должны бы умолять наоборот, законопатить подальше и подольше.

Он услышал, как в квартире Насти позвонили в дверь. Мелькнула мысль о том, что на пороге непременно окажется Зонненлихт в окровавленной больничной рубашке, сквозь прорехи в которой видны толстые нити шрамов.