Читать книгу "Венецианские сумерки - Стивен Кэрролл"

Она слушала музыку и разглядывала портреты, но вдруг в золоченом зеркале над резной каминной полкой увидела необычную картину: Фортуни, слушавшего самого себя.

Люси доводилось слышать, что У. Х. Оден в последние годы жизни не читал ничего, кроме стихов У. Х. Одена, и всегда расценивала это как пример нестерпимой самовлюбленности. Но теперь перед нею был Фортуни, затерявшийся в собственном мире. Наблюдая за ним в зеркале, она видела, как движутся его руки, имитируя замысловатые приемы: легато, ферматы, пассажи, владение которыми было в свое время его второй натурой. И Люси поняла, что такая игра ему больше не по физическим возможностям.

Люси выскользнула обратно на балкон и села, следя за огнями на воде и давая себе слово никогда не приезжать раньше назначенного часа. Показавшись из комнаты, Фортуни извинился, что заставил себя ждать, сказал, что зачитался и потерял представление о времени…

Все еще вспоминая мелодии отзвучавшей оперы, Люси встала и подошла к открытому окну, чтобы подышать воздухом; ее красное платье блестело в сумерках. Фортуни на сей раз отказался от вина и потягивал мелкими глотками свой любимый кальвадос. Со двора в комнату вплывало легкое весеннее благоухание жасмина и сирени. Стоя в раме окна и глядя во двор, Люси походила на печальную фигуру с фламандской жанровой картины.

И когда она выглядывала в сад, вспоминая лицо Фортуни, каким увидела его впервые на обложке пластинки (упрямый, самоуверенный взгляд человека, от которого никак нельзя ожидать, что он когда-нибудь будет вспоминать за закрытыми дверьми свою прежнюю славу), нынешний Фортуни попросил ее не сходить с места. Люси обернулась.

— Голову… — пробормотал он, легонько взмахнув рукой, как кинорежиссер, — голову чуть выше.

— Так? — спросила она, подыгрывая ему, но насмешливым взглядом и иронической нотой в голосе давая понять, что не более чем подыгрывает.

Фортуни смотрел пристально, однако не застывшим взглядом; в глазах отражались какие-то воспоминания; Люси означала для него исключительно фигуру в окне.

Люси почувствовала, что не первая стоит так, возможно, не первая принимает позу, о которой ее просят. Она едва удержалась, чтобы не спросить: «Что такое? Что вы увидели?» Но вместо этого она просто всматривалась в глаза Фортуни, как в дверной глазок. И уже не впервые поняла, что дом населен призраками, голосами, гостями, участниками вечеринок; задумалась, что значило в свое время приятельствовать с Фортуни. Она представила себе уединенные вечера, когда какая-то женщина, подобно ей, позировала у окна. Возможно, преходящее увлечение, не столь уж важное само по себе. Полустертая в памяти фигура, значимая только тем, что ее присутствие что-то обещало.

Так или иначе, наблюдая за неподвижно сидящим Фортуни, Люси прониклась убеждением, что, сама того не желая, напомнила ему какой-то мимолетный момент в прошлом, что в открытом окне он узрел прошлое. Фортуни прикрыл глаза; мысли его, похоже, где-то блуждали.

Люси вспомнился отец в первые годы после смерти матери, как он сидел в своем пухлом кресле, прикрыв глаза и откинув голову, — точь-в-точь Фортуни сейчас. Но она всегда знала, что Макбрайд не спокоен. Он хмурился, вечно хмурился, в корпусе и руках чувствовалось напряжение. В такие минуты она легонько дула ему в ухо, похлопывала по носу, и скорбные морщины преображались в улыбку. Иногда. Это была игра, доставлявшая ей удовольствие и ребяческое ощущение власти, — ведь только она могла заставить эти глаза снова улыбаться.

Повинуясь безотчетному импульсу, Люси тихонько села рядом с Фортуни, сложила губы трубочкой и дунула, слегка присвистнув. Его веки тут же распахнулись. Он улыбнулся с детским удивлением в глазах, протянул руку к Люси, кончиками пальцев коснулся ее щеки и провел ими до подбородка, словно чтобы уверить себя в ее реальности, ее живом тепле.

— Почему вы никогда не влюблялись?

Это был первый личный вопрос, который он ей задал.

Люси усмехнулась:

— Добрая, печальная звезда, под которой мне посчастливилось родиться[14]. — Она рассмеялась. — К тому же я слишком занята, чтобы влюбляться.

Фортуни тоже рассмеялся, и напряжение прошло. Когда она наконец встала, он с полупоклоном поблагодарил ее за вечер, поблагодарил снова, сложив ладони и сцепив пальцы. Люси взяла свою сумочку. Благодарность от него? Это уж точно лишнее.

В гостиной горел свет, и Люси, закрывая дворовую дверь, увидела, как Фортуни подходил к Венере, молодой женщине, четыреста лет назад вызвавшей такой переполох на улицах Флоренции. Он ступал так, словно комната была заполнена людьми, а он собирался завести разговор со старым другом.

В то утро Фортуни навестила Карла. Она была расстроена, потому что очень давно не получала от него известий. Уж не обидела ли она ненароком своего старого друга, а если обидела, то чем? Фортуни помотал головой и заверил Карлу, что ничего подобного.

Карла недоуменно склонилась к нему:

— Значит, девушка?

Фортуни прищурился:

— Ты о чем?

Карла многозначительно помолчала, затем кивнула. Подозрения подтверждались.

— Паоло, — сказала она, наклоняясь еще больше, чтобы, не вставая с места, легонько коснуться его рукава своими унизанными золотыми кольцами пальцами, — я знаю, какую власть имеют молодые женщины. Сама такой была. Но, Паоло, не забывай старых друзей, ладно?

Сидя в кресле у себя в кабинете, он думал о Люси. Он вызвал в памяти ее образ в раме окна, слова Карлы, сказанные утром, и погрузился в размышления. Перед ним, на столике орехового дерева, лежал пергамент с изображением генеалогического древа. Как всегда, палец его ткнулся в последнюю запись: Паоло Фортуни. И он прошептал это имя неподвижному вечернему воздуху, воздержавшись на сей раз от привычного эпитета, потому что настроение было другое.

Глава девятая

Едва оказавшись на улице, Люси учуяла запах надвигающегося дождя. Откуда-то со стороны лагуны донеслись слабые раскаты грома, и Люси стала рыться в сумочке, ища шаль, но, должно быть, она осталась у Фортуни. Пригнувшись, она пробежала мимо гостиницы в конце улицы, свет горел вовсю, двери были широко распахнуты, как и бдительные глаза старой дамы за конторкой — консьержки, не пропускавшей никого и ничего. На коврике перед самой входной дверью восседал знакомый черно-белый кот. Все было как всегда, и Люси догадывалась, какие мысли крутятся в голове старухи за остекленевшими глазами. Но как бы часто Люси здесь ни появлялась, они продолжали держаться как незнакомые, и со временем их обоюдное молчание стало почти заговорщицким.

Почувствовав первые капли, Люси заторопилась, только что не бегом припустив по тускло освещенному переулку, пока едва не врезалась в темную фигуру. Гостиничный кот, зорко стороживший любое движение, все так же бесстрастно глядел со своего коврика, старая леди еще ниже склонилась над конторкой, а Люси, подняв взгляд с камней небольшой улочки, увидела два темно-зеленых глаза и бледные нарумяненные щеки. Закутанный в черный плащ незнакомец в упор глядел на нее из-под треуголки. Запыхавшись, Люси уже приготовилась пробормотать какие-то извинения, как вдруг поняла, что перед ней — карнавальное чучело.