Читать книгу "Тайнопись - Михаил Гиголашвили"

— Скажи этому молодому человеку, что я тебе не разрешаю с ним общаться. И всё. Этого достаточно.

— Ты? — удивился Кока.

— Да, я. Им запрещена вербовка. Сейчас не 37-ой год, это я точно знаю.

— Знаешь? Откуда?

— От верблюда, — вспылила бабушка. — Слушай старого человека! Не забудь, кто был мой второй муж! Когда этот Хачатур еще раз позвонит и назначит встречу, то пойди и скажи ему, что бабушка не разрешает тебе служить в КГБ. И дальше сворачивай разговор на футбол, на погоду, на кино, на вино, на домино… А лучше всего на женщин — мол, ничего, кроме этого, в голове нет. Ни в коем случае ничего не подписывай! Или пусть он мне позвонит, а я уж скажу ему, что следует. Я в свое время к Берии ходила, не побоялась, а этого сморчка испугаюсь?

— И что, видела Берию?

— Нет, не было дома. С его женой, Ниной Гегечкори, поговорила. Нина была нашей родственницей по папиной линии. И Лаврентий все сделал. Он тоже был не дурак, родственников не обижал. А так, конечно, хам и подлец, вроде этого плебея Джугашвили!

Хачик позвонил через день. Кока важно сообщил, что бабушка запрещает ему подобные контакты. Услышав это, Хачик забеспокоился:

— Зачем, ара, ты такой сделал?..

— Я привык советоваться в серьезных вещам со старшими. Если ты своих родных уважаешь, то и я своих не меньше, — ответил Кока. — У нас с этим строго!

— У нас тоже, эли, — со вздохом согласился Хачик и предложил еще раз встретиться, где-нибудь посидеть: — Чисто человечески. Скучно. По сто грамм выпиваться охота, ара.

— По сто грамм можно, — ответил Кока.

Их первая и последняя оперативная встреча проходила в центре города, в хинкальной напротив Кашветской церкви. Ели кебабы, жареную корейку, хинкали, пили водку, глазели в окно. Хачик всё пытался завести разговор о покушениях, подпольях и листовках, но Кока останавливал его:

— Подожди, за родителей выпьем… За хорошие воспоминания еще не было… Вон свежие кебабы идут… Пока горячие, надо есть… — Подливал водку в пиво, а коньяк в вино, которым их угостили вежливые ребята с соседнего стола. Потом перешел на девушек: — Вон, смотри, какие ноги!.. А ту видишь, что из церкви выходит?.. В трауре?.. Розовое личико из — под черного хорошо смотрится, правда? Представь, как она с себя это черное платье снимает…

— С ума сойди, эли! У нам Ереван такой баб по улицу не ходят, в мерседес или дворец сидятся… А который ходят — всё кривоногий и волосатый, ара, как дики звер, — пьянел Хачик всё сильней, оглушительно раскатывая «р». — Слушай, брррат, а они дают?.. Или вам тут тожа прроблема, все целки?..

— Все когда-то были целками… А шея какая красивая, видишь?.. У вас тоже такие длинные шеи у женщин?.. А там, смотри, какие фифочки — одна беленькая, другая черненькая. У вас в Ереване каких больше — беленьких или черненьких?..

— Чернень-кий…, конеч-но… — икал Хачик в голос. — Рррука-нога волосат как у снежны человеку.

Он оказался малолитражкой: давился теплой водкой, ронял стаканы и хинкали, бегал в туалет, задевая столы и вызывая иронически — недобрые взгляды завсегдатаев. Наконец, стал громко блевать в уборной и загадил свою белую крахмальную рубашку.

Коке было стыдно за него, но делать нечего: он помог окосевшему лейтенанту снять рубашку и усадил его, полуголого, возле хинкальной, а сам принялся ловить такси. Но шоферы, наметанным глазом замечая на обочине пьяного, ехали мимо. Наконец, остановился какой-то сердобольный частник. Кока втащил Хачика. Стали спрашивать, куда ехать, но Хачик, мало соображая, где находится, упорно бормотал свой ереванский адрес. Тогда Кока с шофером обшарили его карманы и нашли в бумажнике мятый четвертак и визитные карточки с адресом.

Попутно из его заднего кармана был извлечен сверток, который всё время беспокоил Коку (уверенного, что там диктофон или что-то в этом роде). Но там оказались обглоданные кости в целлофане… Кока был удивлен, но Хачик, еле ворочая языком, объяснил, что он привез с собой из Еревана любимого дога по кличке Фрунзе, который жрет в день три кило мяса и костей, и сотрудники собирают и приносят Хачику остатки еды для прожорливого Фрунзе. И сейчас в хинкальной Хачик, пока ходил в туалет, успел собрать немного со столов…

— Не по-ду-мывай, я не людо-еда, люди не грры-зусь, аррра… — икал он с широко открытыми глазами, вороша объедки сальными пальцами.

— Кто вас знает! — захлопнул Кока дверцу и, поделив с шофером найденный четвертной, попросил доставить товарища каннибала в его пещеру.

Через пару дней Хачик позвонил и нарвался на бабушку. Кока, шепнув ей:

— Это он! Дай ему жару! — побежал слушать с другого телефона, как бабушка отчитывает лейтенанта:

— Что вам нужно от моего внука? Мало у нас в стране стукачей, филеров, осведомителей и денунциантов, чтоб еще молодежь привлекать и портить? Сейчас не старое время! Открытая вербовка запрещена законом!

— Тетя-джан, плохой не сделали, эли. Просто подружили, ара, вместе улиц-мулиц ходили… — смущенно пытался объясниться Хачик, но бабушка была непреклонна:

— Если вы не оставите моего внука в покое и еще раз сюда позвоните, я вашему министру скажу, какими грубыми методами вы работаете и всякими глупостями занимаетесь, вместо того, чтобы шпионов ловить и агентурную сеть за рубежом налаживать…

«Откуда она слова такие знает? Запрещено законом! Сеть налаживать! — удивлялся Кока, слушая распекающий голос бабушки и блеянье Хачика. — Старая школа, железная гвардия! Берию не побоялась! Молодец!»

А бабушка, бросив трубку, стала ругать нынешнюю власть, при которой всё так изгажено, разворовано и распродано, что скоро, кроме развалин церквей, древнего языка и божественных песнопений, в Грузии ничего не останется:

— Если уж КГБ таких болванов на службу брать стал, то конца ждать недолго!

6. Пожар

Кока, Художник и Арчил Тугуши уже четвертый час сидели в садике напротив стадиона «Динамо». Без сигарет и денег, голодные и злые, они угрюмо всматривались в сумерки, почти потеряв надежду дождаться молодого морфиниста Борзика, которому отдали последний полтинник на кокнар, за которым Борзик каждый божий день ездил в какое-то азербайджанское село, к черту на рога, откуда возвращался опухший и разомлевший от кайфа. А ты жди его часами, пока он там не шваркнется пару раз по полной программе!..

Да и всякой пакости ожидать можно: примчится в панике, расскажет сказку, что менты остановили на Красном мосту и пришлось высыпать кокнар в кусты, или как опера погнались за ним и он выбросил опиуху в окно — и всё, ничего не возразишь!.. И синяков сам себе понаставит для правдивости! И рубаху порвет до пупа! А надо будет — и ножом себя кольнет в ягодицу для пущей убедительности, если игра стоит свеч. В общем, из молодых, да ранних. Конечно, в таких делах всё зависит от того, кто и кому всё это втирает. Но вряд ли Борзик пойдет на конфликт из-за паршивого полтинника. Всё же они чувствовали себя весьма беспокойно.