Читать книгу "Двое - Татьяна Толстая"

Если, проходя по Дворцовой площади мимо «икарусов», вы услышите хохот, это значит, в перерыве между обзорными экскурсиями встретились гиды и обмениваются опытом: Верка из резервной группы в июле работала с итальянцами, ветеранами войны. Приехали в гостиницу. Мест нет, потому что нет, хотя бронировали за полгода вперед. Ветераны кричат, размахивают костылями. Наконец, уговорили их переночевать в бассейне, который уже два года не работает. Быстренько поставили койки, дно застелили ковром. Даже телевизор на колесиках прикатили. Только на одну ночь! Бесплатно! Завтра поселим в полулюкс со скидкой. Деваться некуда, ветераны устали, завтра возложение гвоздик. А в пять утра сантехник пустил воду. Пробный пуск. Откуда ему знать, что в бассейне сорок гавриков спит?

Перекур окончен. Знакомая переводчица бежит к своему автобусу. Ей двадцать три года, и она выглядит как кинозвезда. Туристы ее любят, дарят сувениры: одноразовое мыльце из отеля, пакетик с солью и перцем из самолетного завтрака, значок Союза виноторговцев Канады. Она благодарит и смущенно улыбается. Мешок с сувенирами полетит в первую же урну. У нее своя квартира, жених — банковский аудитор, да и с родителями повезло: папа плавает, мама — в кадрах.

Дома меня ждало письмо: «Зная Ваше доброе сердце, смею обратиться к Вам из ужасной больницы, куда меня запрятали, разлучив с семьей. Я здорова, но мне не верят. Я писала и в консульство, и в мэрию — никакого ответа. Кроме Вас, у меня никого нет. Помогите». Обратный адрес: Гатчина, больница номер 2.

Кроме меня, у нее никого нет… А я ее в глаза не видела — только из окна, на мгновение, молодую женщину с цветами, если это была она, конечно.

Сотрудница консульства, услышав фамилию Пилипенко-Райт, устало сказала: «Знаем, знаем про нее, занимались ее вопросом. Очень неприятная история».

— А что случилось-то?

— А вы ей кто?

— Я ей никто. Получила письмо с просьбой о помощи. Вот и звоню вам.

— Пилипенко украла полотенце в отеле. Ее задержали и признали больной. Ничем помочь не можем: гражданство у нее российское, с мужем-иностранцем разведена, паспорт просрочен. Ситуация тупиковая: нет у нее дома ни там, ни тут.

— Но до отъезда в Англию она где-то жила? У нее ведь сын за границей.

— Послушайте, она больной человек и проходит лечение в больнице!

Письма от Нели продолжали приходить, и каждое заканчивалось словами: «Кроме Вас, у меня никого нет». Когда случайно выяснилось, что такие же письма получают еще несколько человек на работе, я успокоилась. Мир не без добрых людей. Кто-нибудь да поможет.

Все лето я колесила с туристами — в Москву через Новгород, в Тверь через Псков. В каждом городе было одно и то же: отель с варьете, краткая экскурсия в православный храм и послеобеденный шопинг. Мелькание церквей, варьете и сувенирных магазинов сливалось в однообразный круговорот, изредка прерываемый маленькими происшествиями. У одного туриста вытащили в метро паспорт, у другого случился понос после кваса «Добрый молодец». Третий познакомился с русской красавицей, а утром был найден в сквере, живой, но без денег. Лето кончилось, а с ним и туристский сезон.

Дома на автоответчике меня ждала запись: нужен переводчик на полдня, в ближайшую субботу, с выездом за город. Оплата почасовая, платит клиент. Возьму халтуру в последний раз, и хватит, решила я. До следующего сезона.

В вестибюле гостиницы меня встретил маленький веселый человек, Рон. Он держал за руку толстого мальчика, Виктора. Подъехало такси, и мы покатили в сторону Гатчины.

— Купим сегодня клюшку? — спросил мальчик и прижался к отцу.

— Купим, купим, — ответил отец. — Я обещал ему русскую хоккейную форму, объяснил он мне. — Иначе он ни за что не хотел ехать в Россию.

До больницы мы ехали молча, каждый думал о своем. Машина остановилась перед воротами парка, и мы двинулись к центральному корпусу. Я приготовилась к худшему: слыхали мы, что такое психиатрическая больница. В кабинет к главному врачу надо было идти через большую проходную комнату. Вокруг стола сидели женщины в белых халатах, медперсонал. Стол был покрыт клеенкой с плохо пропечатанными экзотическими фруктами: фрукты были сами по себе, а их цвет — отдельно, рядом. Женщины ели винегрет из пол-литровых банок. Увидев нашу делегацию, они недобро поздоровались. Главврач, Рюрик Яковлевич, сразу предложил чаю.

— Ну, как доехали? Осень-то какая стоит — золотая.

— Спасибо, все хорошо, — сказал Рон. — Могу я видеть Нелю?

— И увидите, и поговорите. Сейчас за ней пошлем.

— Может быть, ее как-то подготовить? Я беспокоюсь за мальчика.

— Не надо волноваться. Состояние у Нели стабильное, без динамики. Она всем довольна. Жалуется, правда, что нечем себя занять.

В дверь постучали. Вошла женщина, и в кабинете запахло хлоркой. На вошедшей было голубое детдомовское пальто, фланелевый халат и серый платок на плечах. Увидев сына, она бросилась к нему и прижала к себе.

— Не ля, Неля, спокойнее, — постучал карандашом Рюрик.

Женщина отпрянула, погасла и села на табурет.

— Вот мы и приехали к тебе, Неля, — бодро сказал Рон. — Врач говорит, что тобой доволен. Дело идет на поправку.

— Рон, забери меня отсюда, — прошептала Неля, глядя в пол. — Давай жить вместе, как раньше.

— Вот что, — Рон посерьезнел, — ты пока нездорова. Вот когда совсем поправишься, тогда я опять приеду к тебе, и мы поговорим. И потом… Ты же знаешь, что у меня другая семья.

— Неля, возьми сына, — распорядился Рюрик, — и посиди с ним в комнате свиданий, а мы с Роном побеседуем.

Мне показалось, что теперь Неля уже не посмеет коснуться сына. Так и вышло. Она первая пошла к двери, а мальчик нехотя поплелся за ней, опустив голову, ни на кого не глядя. Он ждал, когда все это кончится.

— Почему вы держите ее здесь, если она практически здорова? — спросила я, когда дверь за ними закрылась.

Рюрик достал большую конторскую книгу.

— Вот, смотрите. Наш запрос ее братьям в Горно-Алтайск. Мы предлагали, чтобы братья забрали ее к себе. Ответ: самим жить не на что. Нелю нельзя выписать, некуда. Нет у нее дома. И в Англию тоже нельзя: она ведь российская гражданка с просроченной визой. Вы на три дня приехали? Если хотите, я отпущу Нелю с вами в город. С условием, что вы мне ее обратно привезете, перед отъездом. Пусть пообщается с сыном: мать все-таки.

— Нет, нет, не надо. Ради бога, не говорите ей об этом. Она разволнуется, будет плакать. Мы ведь живем в гостинице, возвращаемся поздно, у нас большая программа.

— А вы ей из еды ничего не привезли? Конфеток, печенья? Кормят у нас так себе.

— Не подумали. В следующий раз — обязательно. Ну, нам пора. Машина ждет. Спасибо.

— Да не за что. Это наша работа. Сейчас мальчика приведут.

Когда мы вышли в парк, уже стемнело. В десяти шагах я увидела лошадь, которая бесшумно везла телегу. На телеге стояли два больших бидона, на них потекшей краской было написано: «Третий корпус», «Пятый корпус». Держась за края телеги, шагали два гражданина в синих балахонах, у одного шея была обернута вафельным полотенцем. Это развозили ужин больным. Лошадь повернула в боковую аллею, и видение исчезло.