Читать книгу "Бродячая женщина - Марта Кетро"

Когда же дошла и увидела, поняла, что, в самом деле, всегда, они такие же вечные, как наши московские воробьи, которые возятся в газонной травке у Кремлёвской стены из лета в лето, из века в век.

И эти двое, и та рыжая… Господи, опять из воздуха.

– А, ты уже не вздрагиваешь. Это Джин.

Девица манерно пошевелила пальчиками и опустилась в плетёное кресло. Интересно, на кой ему я, когда тут такие красотки. Шахор успокаивающе погладил меня по голове и, слава богу, ничего не сказал.

Следующего гостя я всё-таки успела услышать, прежде чем увидела. Пол скрипнул, когда появился тяжеловесный блондин и тут же потянулся к столу, на который Хава поставила блюдо с маленькими сырными булочками.

– Лаван.

Я плохо различала лица, но люди казались неуловимо схожими. Возможно, их объединяла естественность движений, даже белобрысый толстяк был по-своему изящен, как большой корабль, вплывающий в узкие проливы. Или они просто были местные.

Ещё одного гостя, точней, гостью, я тоже не услышала, но тут уж не моя вина: луна всегда приходит тихо. Вчера в Тель-Авиве я наблюдала, как она смотрится в море, ещё не совсем круглая, а сегодня луна стала целой. Наверное, в Иерусалиме всегда полнолуние.

– Я смотрю, ты вошла в Джер, а Джер вошёл в тебя.

– Ммм?

– Город.

– А. Я думала, руна, Jera, руна безвременья.

– И вечного возвращения. И много ещё чего. И город тоже.

Мы обменивались короткими фразами и короткими словами, мне на секунду стало неловко от их ложной многозначительности, но нам действительно хватало, чтобы понимать.

– Как грибы.

– Лучше, потому что не грибы, это вообще тут всё так.

Хава принесла большой чайник, запахло травяным настоем. «О, щас меня опоят», – подумала я и поудобней пристроила голову на груди Шахора.

– Обязательно. Не облейся, – он подал чашку. Поднесла её к губам, понюхала, попыталась разобрать составляющие, но не смогла и стала пить. Горьковато и свежо. Он гладил меня по голове и приговаривал: – Кошка, конечно, кошка.

Я оторвалась от чашки:

– Если что, у меня нет привычки гадить по углам.

– Конечно-конечно. У них тоже нет – в норме. Если ничего не раздражает. Но мир так несовершенен!

– И они знают это лучше всех, – вступила рыжая, как её? Джин. – Ведь они затевали его безупречным.

«Ага, чокнутая, с мистической придурью. Ну даже справедливо при такой-то красоте».

– Напрасно не веришь, сама подумай.

«Так, ещё и жирный Лаван телепат. То есть я хотела подумать, корпулентный», – мысленно поправилась я на всякий случай.

Он тем временем продолжил:

– Кошки – это единственные существа, которые кажутся людям совершенными в каждое мгновение жизни. Даже старые, даже когда орут под окнами, даже когда копаются в лотке, они выглядят чертовски красивыми. Естественными. Изящными. Идеальными.

– Дык, искусственный отбор же, люди тысячелетиями оставляли лучших, остальных топили.

– Собак тоже отбирали, но им далеко до кошачьей грации. И далеко до того обожания, которое люди испытывают к кошкам. Котики лишают человека рассудка, превращая в слюнявого от умиления идиота. Размягчают сердца и расслабляют кошельки.

– Ой, Лаван, сколько можно потратить на животное? – возразила я.

– Не, я к тому, что кошки продают. Что угодно украшенное изображением котика становится в два раза желанней, чем такая же вещь без него. Рекламу посмотри. На книжные обложки и открытки. В сумку загляни, там наверняка что-то найдётся.

– Вообще-то… – Я покосилась на свою хэнд-мэйдную сумочку, украшенную аппликацией в виде трёх кошачьих силуэтов, – ага, и чехол для телефона тоже. И на ключах фигурка.

– Вооот! – хором пропели Джин и Лаван.

Но к чему это они? Ладно, продолжим:

– Допустим, людям в ходе эволюции стало казаться красивым то, что полезно, – как большие сиськи. Кошки же мышеловы.

– Но коров и кур мы особо симпатичными не считаем, а уж от них пользы гораздо больше.

– Мы их едим всё-таки, было бы слишком большой травмой, если бы каждый раз приходилось забивать что-нибудь настолько милое.

Джин хихикнула, но не согласилась:

– И снова собаки: они полезней, но не привлекательней для нас. Нет, есть ещё один ответ. Человек считает кошку прекрасной, потому что он создан так, чтобы считать её прекрасной. Заточен.

– А, слыхала. Пару фантастических книжек читала точно. Правда, на роман идея не тянет, но в рассказах проскальзывало. Бог есть кот, а люди – слуги его.

– И чем тебе не нравится эта теория?

– Да я прям даже и не знаю. Отличная, как ни глянь. И почему египтянам надоела их богиня, не пойму.

– Возможно, Баст их просто покинула.

– Ага, её евреи забрали, когда уходили. И вообще, Моисей был кот, и сорок лет искал место, где ему будет уютно, – это так по-кошачьи. Жаль, остальное человечество не в курсе.

– Кошки не ищут навязчивого обожания, но они везде и всегда в центре внимания. В центре мира.

Тут вмешался Шахор:

– Да хватит уже, сама разберётся.

Я только изумлённо покосилась – и он туда же?

– Уж, конечно, разберётся, – снова хихикнула Джин.

Не нравится она мне. Но тут Шахор встал и потянул меня к себе.

– Пойдём.

Я с удивлением поняла, что голова слегка кружится и ноги слабы, но вряд ли это был чай, скорей утомление, темнота, запахи, мужчина, город, синие сполохи, ночные цветы, гладкая кожа, травяная горечь, мягкий плед, шёпот, жёсткие волосы под пальцами, солоноватый поцелуй, серые и розовые искры, скользкая от пота спина, белые зубы, тягучий вопль, мятный аромат, рычание, чёрная шерсть на груди, шёлковая простыня, укушенная шея, сладость, острые когти, жёлтые глаза, капли крови, полёт и падение. А потом я уснула.

Сад на рассвете, омытый ночным дождём, серебрился и пах свежестью, птицы просыпались одна за другой, но густые тёмно-зелёные кущи гасили щебет, мир был новеньким и тихим в это утро.

Хава вышла на крыльцо, неся несколько больших тарелок с варёной печенью и сырой говяжьей вырезкой. За множество лет она научилась удерживать их с безупречной ловкостью, но так и не привыкла к бесконечной любви и к радости, которые затопляли её сердце всякий раз, когда совершался ритуал. Ей даже не понадобилось звать: со всех концов сада потянулись они – рыжие, белые, пятнистые, чёрные и, эта новенькая, серая. Хава опустилась на колени, поставила тарелки и привычно начала называть имена: джинджит, лаван, менумар, шахор[5].