Читать книгу "Монах - Антонен Арто"

Мы обещали Маргарите ни перед чем не останавливаться, чтобы добиться для нее прощения у отца, и мы преуспели в этом так, как этого только можно было бы пожелать. Он расценил возвращение дочери как истинное благословение небес. Он встретил их — дочь и ее детей — с распростертыми объятиями, поселил их в своем замке, несмотря на противодействие дальних родственников, которых ради этого выдворил вон: в отсутствие Маргариты эти родственники расположились в замке и подавляли старика своей предупредительностью, поджидая его кончину. Поэтому нам было не слишком трудно убедить Маргариту отказаться от мыслей о монастыре и остаться рядом с отцом, для счастья которого это было просто необходимо.

Что касается Теодора, ее старшего сына, которому мы в значительной степени были обязаны своим спасением, то никакие доводы не помогли отговорить его от намерения следовать за мной. Он привязался ко мне всем своим существом и со слезами умолял взять его на службу. В конце концов я решился на это, и, не без труда получив согласие родственников, он был торжественно пожалован званием моего пажа.

Баронесса, придя в себя и узнав о тех опасностях, из которых я ее вызволил, не могла выразить свою безграничную признательность. Она настаивала, чтобы я согласился отправиться вместе с ней и бароном в их замок в Баварию; муж присоединился к ее просьбе, и неделю спустя Теодор, барон де Линденберг, его жена и я выехали в направлении замка Линденберг.

Вы видите, каковы были те средства, которыми воспользовался авантюрист Альфонсо д‘Альворадо, чтобы проникнуть в замок Линденберг, и, следовательно, можете судить, насколько заслуживают доверия остальные утверждения вашей тетушки.

Глава IV

ОКРОВАВЛЕННАЯ МОНАШКА

Вон отсюда! Убирайся! Возвращайся в могилу, бесплотный дух, видимость без содержания! Нет души в твоих глазницах, которыми ты уставился на меня!

Вон отсюда, призрак! Кошмарное подобие человека!

Вон отсюда!

Шекспир. Макбет

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ДОНА РАЙМОНДА

Итак, я прибыл в замок Линденберг, где мои достоинства как охотника, впрочем весьма посредственные, помогли мне целиком и полностью завоевать симпатию барона. Здесь я и увидел впервые вашу сестру. Ее юность и очарование меня поразили, и с первой же встречи я понял, что влюблен. Я не знаю, чем — своими талантами или своей красотой — она совершенно пленила меня, но с этого момента все мои блестящие парижские победы отошли куда-то далеко, и другие женщины для меня больше не существовали. С самого начала я понял, что отныне ее и моя судьба неразрывно связаны, и даже крайнее смущение не помешало мне решиться на разговор с хозяйкой дома.

— Это моя племянница, — сказала мне однажды баронесса. — Но, может быть, вы еще не знаете, что я ваша соотечественница; герцог Медина Чели мой брат, а Агнес — дочь моего второго брата, дона Гастона. Она посвящена монастырю с момента своего рождения и примет обет, как только вернется в Мадрид.

Эта новость была так далека от того, что ожидал услышать дон Лоренцо, что он не удержался от взволнованного восклицания:

— С рождения посвящена монастырю? Что-что?! Я впервые слышу о подобных планах.

— Меня это не удивляет, дорогой Лоренцо, — ответил дон Раймонд, — послушайте дальше. Возможно, сюрпризы для вас еще не закончились, и я думаю, что смогу рассказать вам о некоторых моментах истории вашей семьи, о которых вы абсолютно ничего не знаете и которые я узнал от ващей собственной сестры.

И он продолжал свой рассказ:

— Это открытие произвело на меня такое же ошеломляющее впечатление, как на вас. Мне трудно представить себе, чтобы можно было таким образом принести в жертву свободу и, так сказать, саму жизнь человеческого существа без его ведома, и только для того, чтобы получить неизвестно какую сверхъестественную милость, которой сам человек смог бы воспользоваться в последнюю очередь.

Все дело в том, что когда ваша мать, донья Инезилья, еще носила Агнес под сердцем, она тяжело заболела и дала слово, что, если поправится, посвятит будущего ребенка святой Кларе, если будет девочка, или святому Бенедикту, если будет мальчик. Она поправилась. Агнес родилась живой, и ее участь была решена. Дон Гастон не стал спорить с опасными намерениями своей супруги, но, зная мнение герцога, своего брата, о монастырской жизни, он решил, что от того будут тщательно скрывать будущее, уготованное вашей сестре, — вот почему ее еще совсем маленькой отдали вашей тетке, которая тогда только что вышла замуж за барона де Линденберг. Тетушка увезла ребенка с собой в Германию, где должна была сделать все необходимое, чтобы подготовить девочку к той судьбе, которая ей была предназначена.

Агнес воспитывалась в монастыре неподалеку от замка, но ее непокорная и гордая природа быстро взяла верх. Когда я ее узнал, это была уже девушка, наделенная в высшей степени всеми прелестями своего пола, чистой душой и удивительно разумная. Но сама чистота заставляла ее смеяться над теми церемониями, которые почитали монашки, и самую большую радость ей доставляли минуты, когда живой ум подсказывал ей очередную проделку, заставляющую чертыхаться мать-аббатису или какую-нибудь старую сестру-привратницу, лохматую и угрюмую.

Но она была недостаточно скрытной, чтобы долго держать в себе отвращение, которое испытывала к уготованному ей печальному будущему. Дон Гастон знал это, но, боясь, как бы ваше вмешательство не стало препятствием для исполнения обета, который они считали священным, вас решили удалить, пока не свершится непоправимое.

Обряд пострижения назначили на то время, когда вы будете путешествовать, и в ожидании этого тщательно следили, чтобы как-нибудь не открылся роковой обет доньи Инезильи. Агнес никогда не знала вашего адреса, ваши письма подвергались строжайшему просмотру, прежде чем попасть к ней: оттуда тщательно изымались все строки, способные внушить ей слишком большое сожаление о мире, который ей не суждено было узнать, а все ее ответы были ей продиктованы либо ее теткой, либо мадам Кунегундой, ее гувернанткой.

Я решил использовать все возможности, чтобы противостоять выполнению этих варварских планов. Сила любви, которая толкнула меня к вашей сестре, отвращение к той несправедливости, жертвой которой ее сделали, — все это заставило меня искать ее расположения. Я тут же признался ей в своей любви и постарался доказать ей всеми возможными средствами, что она может видеть во мне не только влюбленного, но друга и союзника. Я ей признался, что знаю вас и горжусь дружбой с вами, — она с жадностью впитывала мои слова. Объединявшая нас мысль о сердечных узах, безусловно, сыграла решающую роль в чувстве, которое потихоньку сблизило нас.

Однако мне удалось добиться ее признания в любви не без труда. Но когда я предложил ей свой грандиозный план освобождения и уговаривал ее бежать со мной, она попросила меня ничего не предпринимать:

— Будьте великодушны, Альфонсо. Вы — властитель моего сердца, не злоупотребляйте этим. Я очень молода, а мой брат, единственная опора, на которую я могу рассчитывать, слишком далеко. Вместо того чтобы толкать меня на бесчестный поступок, тень от которого падет стыдом на всю мою жизнь, постарайтесь лучше завоевать расположение тех, в чьей власти я нахожусь. Мой дядя вас уважает, а моя тетя, суровая, безжалостная, жестокая ко всему свету, не может забыть, что вы вырвали ее из рук убийц, и вся ее суровость исчезает при вашем появлении. Используйте свое влияние на нее. Я ваша, если опекуны не будут против нашего союза, и, когда они увидят невозможность осуществления своих планов, надеюсь, они не рассердятся на меня за непослушание и найдут какое-нибудь средство обойти страшный обет моей матери.