Читать книгу "Дело было так - Меир Шалев"

Глава 14

Со стороны дедушки Арона я пятый по счету внук — первый сын первой дочери, родившейся у него от второй жены. До меня у дедушки уже родились два внука от сына Итамара и две внучки от сына Бени.

Но для бабушки Тони я — ее первый внук. Поэтому она радовалась мне двойной радостью — во-первых, из-за моего появления на свет вообще, а во-вторых, потому, что я был ее ответом на внуков и внучек, которые родились у ее мужа раньше. Я тоже предпочитал ее всем другим — и бабушке Ципоре, и дедушке Арону (дедушку Меира, отца моего отца, мне не довелось узнать), и мне она представлялась совсем не такой, какой выглядела в рассказах иных наших родственников и соседей.

Мне не пришлось страдать от ее требований и жалоб — мне выпало радоваться ее любви. Меня она не заставляла убирать в доме. От меня не требовалось мыть полы перед уходом в школу, и мне не передвигали стрелки часов. Меня не забирали из школы с середины урока вытряхивать ковры и чистить стены, и мне ни разу не угрожали: «Я тебя порежу на кусочки». Бабушкины требования ко мне были немногочисленны и логичны: не заходить ей в дом, не пачкать ей мебель, не кроцать ей стены, а также доставлять ей из коровника голубей к обеду — не в качестве гостей, разумеется, — и никогда не ходить никуда с пустыми руками: идя во двор, выбросить ей мусор в кучу коровьего навоза, а на обратном пути захватить ей молоко или сливы-паданцы на варенье.

Все это факты, которые немыслимо отрицать, а также чувства и воспоминания, которые невозможно заменить другими. Но кроме фактов, повторю еще раз, в нашей семье бытуют еще различные версии одних и тех же фактов. Некоторые из этих версий мирно сосуществуют друг с другом, а некоторые так противоречивы, что вызывают споры и ссоры. И хотя многие в нашей семье уже долгие годы занимаются сельским хозяйством, даже они зачастую не способны отделить злаки от плевел и густую сметану чистого вымысла от мутного отстоя реальности. Некоторые в нашей семье по сей день яростней спорят о том, «сколько рядов было в нашем первом винограднике», чем о том, «какой сын был любимцем», «кто больше всех страдал от бабушки Тони» или «кто в кого влюбился и как это было». И я боюсь, что из-за этой моей книги в нашей семье тоже возникнут споры, а быть может, даже «беспорядки» и «волнения» — все то, что в нашем семейном словаре определяется выражением: «Будут те еще обиды».

Тому есть прецедент. Когда вышла моя первая книга, «Русский роман», мои дяди и тети организовали в ее честь семейное торжество. Я тогда поехал в Нагалаль вместе с мамой, оба радостные и взволнованные, но вскоре выяснилось, что это семейное торжество имеет также явные приметы военно-полевого суда. Некоторые родственники обнаружили в моей книге детали известных им семейных историй и элементы сходства со знакомыми им людьми, и мне пришлось оправдываться и объяснять все те места, где я не сказал правду, или, что еще хуже, где я ее сказал.

Но как раз дядя Менахем, как ни странно, все время сидел тихо, курил свой кто-знает-который-«Ноблесс» и вежливо молчал. И только в самом конце обсуждения он встал и объявил:

— У меня тоже есть замечание.

— Касательно чего? — спросил я с опаской, потому что дядя Менахем мог быть подчас довольно агрессивным и резким.

— У меня есть замечание по поводу истории, которую ты там рассказал, — сказал он. — О том осле, который летал по воздуху.

Действительно, среди всех прочих героев «Русского романа» я упомянул также некого осла по имени Качке, который по ночам летал из своего стойла в Палестине в Букингемский дворец в Лондоне, чтобы вести там беседы с английским королем о будущем сионизма и о проблемах еврейского трудового поселенчества в Палестине. Эту идею я позаимствовал из рассказа, который сам дядя Менахем рассказывал мне в дни моего детства и который я очень любил — об ослице Иа, которая была у них еще до моего рождения, самой выдающейся и смышленой из всех ослиц Долины, а возможно — и из всех ослиц и ослов на всем белом свете. Все дяди и тети с восхищением рассказывали о ее уме и хитрости, а дядя Менахем добавлял при этом, в доказательство ее сообразительности, что она умела открывать дверь коровника, даже запертую на замок и засов.

— Дело было так, — рассказывал он. — Она открыла замок куском железной проволоки, а потом она отодвинула засов своими зубами, а потом она вышла во двор, и она посмотрела направо, — он наклонил голову, как она, — и она посмотрела налево, — и он наклонил голову в другую сторону, со слегка ослиным выражением на лице, — и она увидела, что там никого нет, и тут же расправила уши, и помахала ими вот так, и побежала с огромной скоростью… — тут дядя Менахем замахал руками и побежал по двору смешным галопом, подражая ослу, который пытается с разгона взлететь в воздух, — и поднялась, и полетела…

— Так какое у тебя замечание? — недоуменно вопросил я. — Какая у тебя проблема с моим Качке, который тоже летает по воздуху?

— Я тебе скажу, в чем моя проблема, — хмуро сказал дядя Менахем. — Проблема моя в том, что этот твой рассказ не правдивый.

— Я знаю, что этот рассказ не правдивый, — сказал я, сдерживая улыбку. — Даже когда мне было пять лет и ты рассказывал мне свои истории про ослицу Иа, даже тогда я уже знал, что это неправда, потому что ослы и ослицы не летают по воздуху. Но мне понравился твой рассказ, и поэтому я решил использовать его в своей книге.

— Ты ничего не понял, — укоризненно сказал дядя Менахем. — Ни тогда, ни сейчас. Поэтому ты и сделал такую большую ошибку. Иа летала, она безусловно летала, только она летала не в Лондон говорить с английским королем! Она летала в Стамбул беседовать с турецким султаном!

— Когда Иа родилась, султана уже не было, — заметила мама, и я увидел, что дядя Менахем рассердился. — И вообще, какая разница, разве ты не видишь, что Меир просто рассказывает всякие истории?

Дядя Менахем тоже рассказывал всякие истории, как подлинные, так и выдуманные, но он был очень занят своим хозяйством, ничего не писал и не имел времени читать. Но, даже не имея этого в виду, он преподал мне тогда важный писательский урок. С тех пор и поныне я стараюсь поступать в соответствии с этим уроком. Вот и в этой книге, где я рассказываю доподлинную историю о доподлинных людях, его замечание указует мне путь и освещает дорогу. Поэтому скажу сразу — историю о свипере бабушки Тони я в течение многих лет знал только в версии моей мамы. Когда в семье узнали, что в своей новой книге я рассказываю эту историю, мне были переданы еще три версии, одну из которых я изложу в продолжении, а две других придумались, я в этом уверен, задним числом, в тот самый момент, когда они учуяли шанс появиться на свет. Поэтому я буду придерживаться версии моего детства, то есть маминой, в которой эта история начинается с приезда ее отца в Страну Израиля и эмиграции его брата в Соединенные Штаты.

Для этого рассказа мама тоже воспользовалась моим маленьким глобусом. Иногда я размышляю, купила она его для моих школьных занятий тоже или для того лишь, чтобы с его помощью рассказывать мне семейные истории. Она ставила глобус на стол, брала в руку желтый карандаш и согласованными движениями обеих рук — одна вращает земной шар, другая порхает над ним и помечает — показывала мне Россию, Европу, Атлантический океан и Соединенные Штаты.