Читать книгу "Дневник грешницы - Ольга Строгова"

– Подождите, Анна! – Граф, увидев, что я готова встать, установил меня почти умоляющим жестом. – Подождите! Я не говорил, что не могу взять вас!

– Но как же, ведь ваша жена…

Граф снова сделал тот же жест. Потом встал и в задумчивости подошел к окну.

Я, затаив дыхание, ждала.

– Их зовут Ваня и Митя, – сказал наконец граф. – Ване семь лет, Мите недавно исполнилось восемь. Оба большие шалуны. Скажите, с чего бы вы начали свои занятия с ними?

В растерянности от неожиданного экзамена я снова посмотрела на плотно уставленные книжные полки.

«А. С. Пушкин. Сказки». Золотая вязь на темно-алом сафьяновом переплете остановила мой взгляд.

– Мы с ними читали бы вместе «Сказку о царе Салтане» и переписывали в тетрадку особенно понравившиеся места… Еще хорошо было бы им самим сделать рисунки к сказке, карандашами или красками…

Граф повернулся и посмотрел на меня с новым, весьма ободрившим меня выражением.

– Что же касается арифметики, – продолжала я свою импровизацию, – то сначала мы научились бы складывать… то, что им нравится: яблоки, конфеты, орехи… а затем вычитать и делить их поровну.

– А естествознание? – спросил, улыбаясь, граф.

– О, но ведь они только что на дворе играли в снежки! Самое время, – я чувствовала себя все более и более уверенно, – узнать, отчего вода зимой превращается в снег и лед.

– Прекрасно, – кивнул граф, – мне нравится ваша образовательная программа. Идите же, ваши ученики ждут вас.

Говоря так, он смотрел на меня серьезно и даже, как мне показалось, уважительно.

Но все же я должна была спросить:

– А как же… другая гувернантка?

– Ее день был вчера, – молвил граф, подходя ко мне. – Ваш, Анна, сегодня. Нынче вечером мы спросим детей, какая Анна понравилась им больше (ту, которую приняла моя жена, тоже зовут Анной) и с кем они хотели бы остаться.

– Ну что же, это справедливо, – отвечала я, стараясь, чтобы голос мой звучал ровно, и пытаясь унять бешеный стук сердца, отозвавшегося на его приближение.

Не помню, как я вышла из кабинета, не помню, как дошла до детской. В моих ушах звучал его голос, пожелавший мне удачи, и я все еще чувствовала его запах – чудесный холодновато-тонкий аромат, – словно я унесла с собой кусочек невидимого облака, невесомый обрывок летнего тумана…

Да, Жюли, да! Ты все давно поняла! Только не спрашивай меня, чего я хочу и на что надеюсь… Для меня видеть его, говорить с ним, находиться с ним под одной крышей – уже величайшее, невообразимое счастье!

Но чтобы это счастье осуществилось, сейчас мне надо взять себя в руки, войти к детям и провести с ними день так, чтобы в выборе между двумя Аннами у них не осталось никакого сомнения.

Однако уже поздно, а мне нужно еще написать папеньке. Но я непременно продолжу завтра, и тогда уж подробно расскажу тебе обо всем: и как я осталась в доме у графа, и о том, что произошло после.

Твоя любящая и исполненная надежд Анна.

29 декабря 1899 г.

* * *

Милая Жюли!

Признаюсь, не могла дождаться вечера, чтобы вернуться к письму и снова, хотя бы мысленно, побеседовать с тобою, мой лучший и любимейший друг! Только тебе я могу подробно и ничего не скрывая описать начало моей новой жизни в качестве честной труженицы.

Да-да, не улыбайся, я знаю, что ты хочешь сказать: что труд для меня привлекателен лишь постольку, поскольку дает возможность находиться рядом с любимым человеком! Ты, разумеется, права, моя разумная, моя трезвомыслящая и понимающая Жюли, но права лишь отчасти.

Проведя всего несколько дней в обществе этих милых детей, для которых я должна стать не только наставницей, но и другом, я поняла, что это занятие мне нравится. Что оно мне подходит.

О, я знаю, конечно же, что не всегда эти дети будут милы и послушны, не всегда их розовые личики будут казаться мне ангельскими, а шалости – безобидными. Я догадываюсь, что труд учителя, а тем более – воспитателя, по большей части тяжел и далеко не всегда благодарен.

И что с того? Многое ведь будет зависеть от меня самой.

Однако же обо всем по порядку.

Когда я вошла к детям, они уставили на меня свои любопытные глазенки. Хоть сердце мое и трепетало от предстоящего испытания, внешне я была совершенно спокойна.

Я предложила им альтернативу – заняться сейчас чтением и письмом, а арифметикой и французским после обеда. Они переглянулись и предложили начать с рисования. Я согласилась, но с тем условием, что к рисованию прибавится французский, а уж после обеда будет и арифметика, и письмо.

Не буду подробно описывать тебе первое наше занятие; скажу лишь, что я немного схитрила – рассказала им по-французски сказку о золотых яблоках и попросила их нарисовать, после чего мы занялись-таки подсчетом этих самых яблок.

За обедом я снова увидела графа. Его племянники по английскому обычаю обедали вместе со взрослыми. Меня усадили между ними, а напротив меня, между двумя обедавшими у графа гостями, уже сидела другая Анна. Она откровенно рассматривала меня с самым холодным и недружелюбным выражением узкого, желтоватого, немолодого уже лица – видно, ей было уже известно об условии графа.

Ее сиятельство графиня Мирослава Тодоровна, как и полагалось хозяйке дома, восседала напротив мужа, на противоположном конце стола. Она снова была в черном платье; как я узнала позже, черное она носила всегда.

Она поздоровалась со мной сдержанно и сразу же, отвернувшись, заговорила о чем-то с одним из гостей.

Гость этот был местный священник о. Паисий – сухонький, тихий, благостный на вид старичок с редкими седыми волосиками на маленькой розовой, как у младенца, голове и в бороде.

За все время обеда графиня беседовала почти исключительно с ним. Лишь однажды она отвлеклась, чтобы сделать замечание Мите, стащившему с поставленного на стол сладкого пирога засахаренную вишню. За эту проделку он был лишен сладкого вообще и обиженно зашмыгал носом – видно было, что он очень любил засахаренные вишни. Граф слегка нахмурился, но ничего не сказал. Я незаметно сжала под столом Митину ладошку, и он, бросив на меня благодарный взгляд, успокоился.

Другой гость, к которому преимущественно обращался граф, был земский доктор Немов – плотный мужчина огромного роста, даже выше графа, не говоря о том, что раза в полтора шире в талии.

Несмотря на фамилию, доктор был весьма говорлив, и к тому же вольнодумец. Слушая, как он своим звучным басом рассуждает о теории Дарвина, графиня бросала на него косые взгляды; отец Паисий с кротким и скорбным видом разводил сухонькими ручками. А другая Анна, Анна Леопольдовна, глядя на графиню преданными глазами, негодующе поджимала свои и без того тонкие губы.

Как ты понимаешь, Жюли, именно ее, Анну Леопольдовну, я изучала за обедом с особенным вниманием.