Читать книгу "От Иерусалима до Рима. По следам святого Павла - Генри Воллам Мортон"

Прибытие Клеопатры произвело неизгладимое впечатление на жителей Тарса. Полагаю, Павлу в детстве не раз доводилось выслушивать рассказы стариков, которым посчастливилось присутствовать при сем красочном спектакле.

Вглядываясь вдаль поверх Киликийской равнины, я видел караваны верблюдов, медленно двигавшиеся на север. В небе над ними время от времени возникали яркие проблески — это солнечные лучи играли на белых крыльях аистов, спешивших в том же направлении. Стаи перелетных птиц осуществляли ежегодную миграцию из Смирны в Малую Азию. Скоро они достигнут Эфеса и примутся вить гнезда на полуразрушенных арках акведуков и на вершинах античных колонн.

Картину эту Павел наблюдал каждый раз, как весна приходила на Киликийскую равнину. На его глазах запыленные караваны ползли по далеким холмам, а затем внезапно пропадали в темноте перевала. То же самое происходило и с аистами. Как и всякий мальчишка, Павел наверняка размышлял, мечтая оказаться в тех загадочных местах. Куда стремятся все эти люди и птицы? Где они найдут себе приют на ночь и где будут встречать рассвет? На что похожи далекие города, в которые держат путь караваны? Вся жизнь древнего Тарса была пропитана духом странствий. Торговые караваны, перелетные птицы, корабли, стоявшие на якоре в гавани Регмы, — все они были посланцами из далекого мира, лежавшего за горами и морями. Неудивительно посему, что студенты Тарсийского университета бродили по всему античному миру.

Если Павлу надоедало глядеть на север, где темнели Киликийские ворота, он мог повернуться и обратиться лицом к тарсийским пристаням. Я явственно вижу эту картину: Павел в родном Тарсе, маленький мальчик, живущий в атмосфере постоянных прибытий и расставаний. Его, должно быть, хорошо знали в гавани. Не сомневаюсь, что он проводил там много времени, наблюдая, как корабли расправляют паруса и направляются на далекий сказочный запад. И, наверное, Павел не раз говорил себе со вздохом: «Ну ничего-ничего… Когда-нибудь я тоже отправлюсь путешествовать — как эти белые корабли, плывущие по морю, и эти белые птицы, скрывающиеся за горной цепью».

12

Я не спеша шел маленькой боковой улочкой Тарса, вдоль которой выстроились скромные лавки-мастерские. По сути, они представляли собой навесы, внутреннее пространство которых было открыто взорам прохожих. Там в полумраке сидели мастера, которые сучили нити из козьей шерсти и ткали из них полотно.

Улица ткачей… С радостным изумлением я обнаружил, что здесь практически ничего не изменилось со времен святого Павла. Эти люди, как и тысячу лет назад, изготавливали ткань для палаток, которыми пользовались кочевники с Таврских гор.

Мастера, заметив мой настойчивый интерес, пригласили меня зайти внутрь, все показали и объяснили. Причем проделали это с таким терпением, добротой и бесконечным чувством юмора, что мне на минутку показалось, будто я снова оказался у себя дома, в родной Англии.

Я узнал, что шерсть берут у коз, которые пасутся высоко в горах. Снег там лежит до середины мая, так что животные вынуждены отращивать густую шерсть. Шерсть этих коз славится по всему миру своей толщиной и прочностью.

На Востоке принято, что человек, который занимается шитьем палаток, сам же изготавливает необходимую для этого грубую ткань. В древности Тарс славился такой тканью, которую называли киликий — по названию провинции. Любопытно, что в современном французском языке до сих пор сохранилось слово «силис» для обозначения ворсистой материи.

Технология прядения и ткачества самая примитивная. Мастер с сумкой козьей шерсти на плече садится за прялку и принимается сплетать шерсть. Их станки того же типа, какой использовался на заре цивилизации. Таким станком пользовались в Древней Греции и Риме. Мне припомнился рисунок на греческой вазе, которую я видел в Британском музее. На нем изображалась Пенелопа, сидевшая точно за таким же станком.

Я наблюдал за работой ткачей и думал, что та же самая картина была с утра до ночи перед глазами у Павла. Если бы апостол каким-то чудом попал в наше время, он бы не узнал родной город. Тщетно ходил бы он по улицам современного Тарса, разыскивая несуществующие ныне дворцы, бани, статуи, рынок и даже реку. Но здесь, на этой крохотной улочке, он наверняка оживился бы и вздохнул с облегчением. Ведь Павел сразу бы признал ремесло, которое кормило его в Фессалониках, Коринфе и Эфесе.

Как здорово, что такое нехитрое ремесло способно пережить исчезнувшие империи. Думаю, причина в том, что труд ткачей сохраняет свою актуальность независимо от времени. Он удовлетворяет насущные и простые потребности людей. И не важно, что варварская раса уничтожает мраморные статуи и сложные акведуки. Не важно, что творится вокруг — война, резня или осада. Все равно рано или поздно все вернется на круги своя. Мирная жизнь восстановится, и в Тарс потянутся люди, желающие приобрести ткань на палатку.

13

Солнце уже поднялось достаточно высоко, когда я выехал к Киликийским Воротам. Древний «форд», который я нанял для этой поездки, привлек бы внимание окружающих где угодно, но только не в Турции.

Водитель-турок, очевидно, знал какие-то особые приемы. Во всяком случае, ему удалось сдвинуть с места автомобиль, который в любых других руках оставался бы кучей мертвого железа. Кроме того, он легко управлял машиной, которой явно недоставало общепринятых деталей — будь то ветровое стекло, крылья или тормоза. Турецкие водители выше таких мелочей. Пока двигатель разогревается, они умудряются вести машину по плоской местности и даже подниматься на вершины гор.

Мы выехали из города и покатили по узкой дороге, проложенной меж полей. Навстречу нам попался горец на низкорослой, худосочной лошадке. Несчастное создание тащило два огромных мешка, которые свешивались по бокам, а сверху восседал невозмутимый хозяин. При виде нашего дымящего и тарахтящего авто животное стало проявлять все признаки неподдельного ужаса. Однако горец, хоть и повернул голову в нашу сторону, тем не менее, казалось, держал свою лошадку под контролем. Только я подумал, что, пожалуй, нам удастся разминуться на узкой дороге, как «форд» вдруг резко вильнул в попытке объехать очередную рытвину. Лошадь дернулась и неожиданно сбросила на землю свою неподъемную поклажу вместе с седоком.

Выскочив из машины, я кинулся вдогонку за перепуганным животным. Водитель в это время помогал подняться поверженному горцу. Подсознательно я ожидал громогласного рева и многословных проклятий. Каково же было мое удивление, когда, обернувшись, я обнаружил, что оба мужчины привалились к мешкам и буквально заходятся в хохоте.

Тогда я впервые столкнулся с исконной турецкой чертой, которую затем неоднократно наблюдал в ходе своего путешествия: в самые тяжелые минуты, когда большинство людей впадают в бешенство или отчаяние, турки неизменно проявляют добродушие. Причем я заметил, что их чувство юмора сродни нашему английскому остроумию. Я бы назвал это качество тонкой иронией.

Распрощавшись с бедолагой-горцем, мы продолжили свой путь. Киликийская долина скоро кончилась и перешла в предгорья. По дороге нам встретился небольшой караван и одна-две группы юруков, или турецких кочевников, с кучей осликов и темноглазых детишек. Затем потянулись и вовсе безлюдные места.