Читать книгу "Комендантский патруль - Артур Черный"

— Руки вверх! Все на землю! Быстро! Стреляю!

Небритый, пьяный больше от страха, чем от водки, чеченец средних лет бросает под ноги здоровенный рулон, вздергивает вверх руки и сам валится на землю:

— Не стреляй, дарагой! Сдаюс…

Подходят остальные и с улыбкой спрашивают:

— Ты чего побежал-то догонять? Он бы и так к нам пришел.

Им не понять.

От вора ничего невозможно добиться. Он смертельно опьянел, так, что уже не может даже встать на ноги, и несет всякую ерунду. Единственное, что мы узнаем, так это то, что в доме, из которого он вынес линолеум, есть еще кто-то.

Под окнами дома мы втроем стережем окна и двери. Курчавая голова медленно выглядывает из выбитого окна. Разогнув ноги, я встаю прямо перед бледным лицом, тыкая в лоб дулом. Но человек быстро прыгает в сторону и падает на пол. Я бросаю в окно камень:

— Граната!

Проходит пять секунд.

— Не взорвалась. Бросаю вторую!

Из мрака комнат доносится умоляющий стон. В окно с одним пистолетом прыгает опер, маленький чеченец Мага, который, уже через несколько секунд, вытаскивает за шиворот трясущегося как осиновый лист второго алкоголика. Каждый из нас полон личной злобы к обоим за потрепанные нервы и злобы профессиональной за совершенную кражу, каждый еле удерживается, чтобы не ударить. Но уже через пять минут, забыв пережитое, мы полны радостью, что только что раскрыли преступление, о необходимости которого так долго твердил нам Тайд, за отсутствие которого нас так долго каждое утро и вечер ругали. Мы уже даже благодарны обоим жуликам и дружески обещаем им мягкие нары и недолгий срок.

Старший группы вызывает по рации СОГ.

Главный из приехавшего наряда следователь Ара, в титановой «сфере» и тяжелом армейском бронежилете, выпрыгивает в сидячем положении из машины, вскидывает оружие, да так и остается сидеть. Мы тихо глумимся над ним:

— Да нет тут никого! Все боевики давно убежали, услышав, что ты едешь.

Сегодня мы присутствуем при вынесении приговора обоим обвиняемым. По очереди заходим в зал и даем перед судом показания. Наши пленные сидят за решеткой, внимательно слушают каждого и мило улыбаются. Вызванный в качестве свидетеля Ахиллес смело дает суду показания и на глаз опознает преступников. Последние признаются, что были пьяны и ничего не помнят, но вот этот русский великан вроде бы был при их захвате. Суд заслушивает и оперов. Обвиняемым назначается наказание в виде лишения свободы, но мы уходим еще до вынесения приговора, и назначенный срок остается для нас тайной, к раскрытию которой никто так и не собирается прикладывать никакого усилия. Никому не интересна судьба тех, кто мимоходом прошел по краю его судьбы, оставив в памяти один из дней, похожих друг на друга.

Двумя экипажами машин Вождь отправляет нас на задержание машин, перевозящих кирпич с разбираемого за городом тубдиспансера.

Бригада черных от солнца рабочих сонно сидит в тени деревьев, растущих на территории тубдиспансера. Машин рядом нет. Никто и не застал их при разборе зданий. Везти кого-то в отдел нет смысла.

Разогнав всю толпу, мы возвращаемся.

Перестраивая отдел только ему ведомым порядком, психуя и нервничая, на разводе выступает Тайд:

— Всех, сто процентов уволю! Всех до одного! У участковых оружие отберу, удостоверения отберу и выгоню в город работать! Одни бездельники в отделе! Всех уволю!..

Переживая каждый о чем-то своем, а в основном о намеченной на вечер выдаче суточного пособия за май, мы игнорируем само присутствие Тайда, вертимся в строю, хихикаем и вообще плохо слышим, что он говорит.

16 июня 2004 года. Среда

Невесть как простывший среди лета Тамерлан, кашляя и задыхаясь, назначает меня в СОГ. Невероятная удача среди последних дней сплошного невезения! Прямо с построения, окрыленный свалившимся счастьем, я прыжками поднимаюсь по лестнице на второй этаж общежития.

Но, когда я шагнул на порог опостылевшей комнаты, моя радость тихо и незаметно улетучивается. Меня одолевают видения прошлого.

Все это было когда-то очень давно, то ли в старых кинофильмах, то ли в собственной жизни… Насквозь простреленные, рваные, износившиеся армейские брезентовые палатки, те нищие, одинокие горные заставы на семи ветрах, их секущие реки холодных дождей, что, переполнив окопы, топили нас по ночам в грязных лужах, те загаженные, пропитанные военщиной вокзалы и аэродромы, где мы так часто, смирившись с лишениями, изнывали от жары и холода, те чужие, не ко времени, неоправданные смерти наших товарищей, которые еще до сих пор приходят в снах, до сих пор что-то спрашивают, зовут с собой… Память о непрекращающейся чехарде пережитых дней настойчиво тащится вслед за каждым моим движением, за каждым моим вздохом.

Все это было как будто и не со мной. Столько событий прошло между этими тремя походами, что порой кажется, пробежали целые вереницы годов, так состарившие и истрепавшие душу. А на самом деле все это спрессовалось, уложилось в каких-то четыре года. Но как не похожи и как далеки они друг от друга! Тот девятнадцатилетний сержант, мальчик с голубыми глазами, замкомвзвода третьего взвода первой роты, и сегодняшний, с состарившимися глазами лейтенант, участковый города Грозного. Какая глубокая пропасть лежит теперь между нами! Как бы я хотел увидеться, поговорить с этим сержантом, что сейчас спокойно смотрит на меня с неясной фотографии того трудного 2000 года. Словно другой, незнакомый человек сидит там на самом краю каменного обвала, подобрав под себя камуфляжные брюки. Это он, не вернувшийся с войны солдат, с детства напичканный книжками о боях, героях и подвиге, воображавший в мечтах себя Суворовым, Спартаком и Македонским, всю молодость настырно тянул за собой груз неоплатных долгов, что так твердили ему о чести и патриотизме. Это он, кровожадный, отчаянный головорез, привел меня сюда.

Давно уже нет в живых того, на кого смотрю я сейчас. Его патриотизм, задавленный продажностью этой войны, исчерпал себя еще раньше, чем кончился первый поход, его кровожадность, пресытившаяся людскими смертями, угасла и умерла еще до того, как была познана первая жажда мщения, идеалы, подвиги, герои, все это умерло и было растоптано вместе с ними. Осталась лишь честь. А с ней, еще больше и огромней ее, безмерная, могильная усталость жизни, весь путь которой оказался путем к смерти. Она-то, эта смерть, и несла его сюда, она-то и бесновалась, безумствовала в своей изначальной ненависти ко всему живому, она, вложив в руки никак не остывающее оружие, шла впереди его убивать…

Что же ты натворил?! Что же ты наделал, сержант?!.

Первый выезд СОГ уже ближе к вечеру. На Ханкальской в одном из сломанных домов, наспех и плохо замаскированный в щелях выгнувшихся стен, ржавеет забытый хозяином автомат. Сплошной кусок рыжей коррозии, со сгнившим, рыхлым прикладом, вылезает из лохмотьев истлевшего тряпья. Пэпээсники полка, от тоски своей службы лазившие по дворам за черешней и там нашедшие оружие, наотрез отказываются подписываться под объяснением об обстоятельствах находки, но настойчиво требуют подать в оперативную сводку их фамилии, которые, опять же, не говорят, боясь попасть на бумагу. Между нами даже возникает тихий конфликт. Следователь-чеченец, исчерпав весь запас спокойствия, быстро и горячо шепчет: «Ну, бестолочи!» — после чего идет на хитрость: