Читать книгу "Дипендра - Андрей Бычков"

– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурился Дипендра.

– Ничего, кроме того, что сказал. Знаешь, это еще у Борхеса… последний сюжет… о самоубийстве бога. Атис во Фригии калечит и убивает себя. Германский ‘Один, пронзенный собственным копьем, приносит себя в жертву, подвешенный на мировом дереве. Да и Христос, как известно, тоже загодя знал о своей казни и ничего не сделал, чтобы ее предотвратить… – он вдруг сделал странную паузу и, не отрывая глаз от лица Дипендры, словно бы рассматривая его в первый раз, добавил:

– Кстати, я слышал, что в Непале, последней индуистской монархии, король считается живым воплощением Вишну?

И, вызывающе ковыряя пальцем в носу, он, как ни в чем ни бывало, взглянул принцу прямо в глаза. Принц тяжело посмотрел на меня, но я и сам был ошеломлен этой тирадой, все мое лицо выражало это ошеломление, и принц понял, что я здесь ни при чем.

– И что дальше? – повернулся он к Крису, белки его налились кровью, мелко задрожала левая бровь.

– Ничего, – ответил Крис, как ни в чем не бывало, – Фрейд, кстати, сказал, что каждый создает своего бога по образу своего отца.

Черты лица Дипендры внезапно исказилось, он взял тяжелый бокал из толстого синего стекла, взял в свою тонкую женственную ладонь и стал медленно сжимать. Я видел, как побелели пальцы и костяшки. Прошла, наверное, минута, вдруг бокал с треском лопнул и на пол, звеня, посыпались осколки. Я с криком вскочил. Дипендра спокойно раскрыл ладонь. Она была совершенно чиста, ни одной ранки.

– Вера – это интуиция, – тихо проговорил он, – которая не только ожидает опыта, подтверждающего ее, но и ведет к опыту, как сказал наш Шри Ауробиндо. Верую, ибо это абсурдно, как сказал ваш Тертуллиан.

30

Когда ты очень хочешь, ты получаешь. Надо только решиться отдать что-то в обмен, надо только решить, чем пожертвовать и что вычесть из себя так, чтобы не остаться в минусе, не стать меньше нуля. А еще лучше затаиться и представить, что ты – это не ты, и что вычитается не из тебя, а из другого какого-то иллюзорного человека, чью роль ты только иногда играешь. Тогда можно вычесть гораздо больше, но тогда с одним условием – не признаваться.

Случай не заставил себя ждать. Через две недели я выздоровел и стал выходить на улицу. Однажды вечером мне позвонил приятель и предложил срочно помочь с компьютером «одному богатому». С усмешкой подумав почему-то о корне определения «богатый», я сразу же согласился. Что это было – стечение обстоятельств или моя обострившаяся вследствие болезни интуиция?

Богатый оказался психиатром. Я наладил ему модем и после этого мы немного разговорились. Объясняя принцип работы компьютера, я случайно упомянул словечко «бессознательное», и тут мой заказчик высокомерно усмехнулся.

– Бессознательное, – поправил меня он, – это не совсем то, что вы, наверное, имеете ввиду. Это не скрытая, так сказать, фабула работы прибора и не сюжет, а то, что под ними скрывается. Бессознательное это скорее стиль, – он сделал паузу, внимательно посмотрев на меня. – Например, ледяная невозмутимость, под которой, например, скрывается паранойя. А бессознательное компьютера – это человек с его потребностями власти. Поэтому он и изобрел этот аппарат.

– Вы интересуетесь психологией? – спросил я, слегка ошарашенный этой его неожиданной тирадой.

– Я занимаюсь психиатрией, – ответил он, внимательно взглядывая на меня.

Что-то словно бы вспыхнуло во мне. Так вот, кто может наконец помочь разрешить мне мои проблемы!.

– Вы врач? – спросил я, еле сдерживая дыхание.

– И да, и нет, – сказал он, однако как-то неохотно. – Мы, так сказать, слегка экспериментируем.

– В области психоанализа?

Он засмеялся.

– Нет, в области эриксонианского гипноза и нейролингвистического программирования.

– А это что?

Он помолчал.

– Долгий разговор, но если в двух словах, то… как бы это сказать… ну, методы изменения реальности с помощью слов.

– Разве можно изменить реальность с помощью слов?

– Мы постоянно это делаем, вступая друг с другом в коммуникацию. Так мы изменяем наши взаимоотношения, – он помедлил и засмеялся, – с людьми.

Я вздохнул, вспоминая Лизу.

– Чтобы изменить реальность, нужно нечто большее, чем просто слова, нужна энергия, – сказал я. – А где ее взять?

– Энергия, – ответил он, – это ваше притяжение к цели, сила желания, а коммуникация – способ ее достижения.

Я снова почувствовал, что этот человек может мне помочь, но решил так сразу не переключаться на свои проблемы, а для начала ему понравиться и, прежде всего, его в себе заинтересовать. Я опять заговорил о компьютерах, слегка покритиковал его «машину», кое-что посоветовал, намекнул, что не мешало бы сделать апгрейд (ловя себя на так неожиданно проявляющейся тайной симметрии, ведь на самом деле апгрейд надо было бы сделать моим мозгам, а не его машине).

Психиатр живо интересовался тем, что и как устроено в компьютере, вставляя иногда с усмешкой для сравнения какой-нибудь медицинский термин. Чтобы поддержать интеллектуальный уровень разговора, не уронить чести мундира (а прежде всего, конечно же понравиться своему доктору!), я, в свою очередь, иногда что-нибудь глубокомысленно цитировал из книжечки отца.

– А вы образованный человек, – похвалил меня под конец нашего разговора психиатр и неожиданно спросил:

– Вы, судя по всему, и сами пишете?

– Иногда кое-что пописываю, – смутился я, но с достоинством добавил:

– И даже кое-где кое-что опубликовал.

Слава богу, что я не сказал где и под каким псевдонимом.

Уже в прихожей, одеваясь, я предложил ему взяться за модернизацию его компьютера и он согласился, заплатив мне за уже выполненную работу сорок долларов, как и обещал по телефону.

Было уже поздно, когда я вышел на улицу. Я едва успевал на метро, но почему-то вместо того, чтобы поспешить, решил дойти до своего дома пешком. Мысль моя нуждалась в движении тела.

«Признаться, признаться, выложить, как на духу, выволочь на свет все свои маленькие и большие заморочки. Вывалить все свое дерьмо, чтобы он покопался, поколдовал, помудрил, чтобы… чтобы наконец из этой кучки удобрений (но почему я себя так низко ценил, в глубине души так высоко, а на поверхности так низко?!) выросло мое большое дерево, пусть кривое, но зато со своей фантастической кроной, пусть перекошенной, да, как та сосна, чтобы и я поднялся, пусть сложенный, как из мозаики, пусть ассиметричный, но властелин, да, блистательный властелин, чтобы она, Лиза, увидела…»

Так я и шел по ночной холодной заколдобленной своей столице, иногда поскальзываясь и нелепо взмахивая руками. Намерзло, снег заледенел, бугристый желтый, затоптанный ногами прохожих или возвышающийся по сторонам в получерных отвратительных сугробах, заледенелых, покрытых коричневатой, оттаявшей было и снова замороженной коркой, или в ноздреватых глыбах, отколотых ломами усатых дворников в оранжевых блузах, только и ждущих мятежа, или сбитых с крыш крючьями фашистов-верхолазов. Москва, заколдобленная моя столица в нарядном праздничном сюртуке, сверкающий центр с грязной обледенелой периферией, с бесконечной периферией из замерзшего дерьма, которое никогда почему-то не идет в счет. Было поздно, а может быть, рано. Может быть, это уже начиналась новая заря? Моя вторая заря… ха-ха! Тайная и мучительная работа второго рассвета. И я ее над собой совершу, теперь под руководством врача. Чтобы стать, наконец для этих Лиз не наковальней. А что, тот же Лимонов, там тоже свои быки и свои подстилки. Бог – это же, как научил меня Крис, прежде всего насилие. Стать, становиться, раз изначально не дано быть. А становиться – это всегда через насилие. А над собой или над другими – в принципе все равно. Стать наконец сильным и богатым… И помогать бедным! Ха-ха! Я откровенно расхохотался. Эк же тебя понесло, Вик. Да, ты хорошо знаешь, что такое справедливость, чудовище… Нет, все ради Лизы и только ради нее. Я же должен доказать ей Дипендру, я же должен доказать ей Непал.