Читать книгу "Золотой миллиард - Геннадий Прашкевич"

«Но ты ведь хотел, чтобы в Южной Ацере тоже рождались девочки».

«Все меняется каждый день», – весело ответил офицер Стуун.

«Ты понимаешь, чего ты хочешь?»

«Не больше, чем ты».

«Тогда зачем это все?»

«Дети вырастут – разберутся».

«А если не вырастут? Если они станут старичками где-то в двенадцать лет?»

«И такое может быть. Всякое может быть, – офицер Стуун многозначительно постучал зубами. – В любом случае мы устроим большую медитацию в Экополисе, а захваченную сперму распределим между лучшими семьями Южной Ацеры».

«И как сидельцы сядете возле Языков?»

«Разве это плохо? Ты тоже можешь сесть. Станешь совсем свободным человеком. У тебя появятся мечты. Мечтают только свободные люди. Будешь рассказывать нам про звезды. А потом мы заставим Экополис работать только на нас. Мы не оставим им для себя ни секунды свободного времени. Они будут создавать новые Языки, а мы займемся искусством. Ты знаешь, что такое искусство?»

«Фиолетовые руки на эмалевой стене?»

«Нет, – офицер Стуун засмеялся. – Искусство это другое. Ты не поймешь. Ты совсем дикий. Искусство – это когда тихонько и довольно бормочут сидельцы. Они тихонько и довольно бормочут и неторопливо объедают с Языков горчащую корку. Они обожают горькое, а мы поедаем вкусное. Вот что такое истинное искусство, Алди, ты должен нам помочь».

«А я могу ставить условия?»

«Если будешь помнить, что воронка опять полна крыс».

«Это совсем простое условие».

«Тогда говори».

«Есть озеро с низко стоящей водой. Оно не так уж и далеко, бокко долетит в три часа. Мать Хейке всегда говорила: «Не делай этого», но я любил ходить на то озеро в камыши».

Алди вдруг заговорил быстро, торопливо, боясь, что офицер его прервет.

Он вдруг почувствовал мощный приступ похоти. Она казалась ему любовью.

Самое страшное, что он осознавал происходящее в его голове, но ничего не мог с собой поделать. Очень сильно хотел. «Сперва доставьте меня на то озеро? – предложил он. – Ненадолго. Я много не прошу. День или два. Не больше. А потом я уйду за документами Героя Территорий». И рассказал, как сладко слышать мерцающих стрекоз, видеть волшебное преломление стеклянных плоскостей во влажном воздухе. Человек всегда любит заглядывать за горизонт. Даже за горизонтом ничего не угадывается.

«Понимаешь?»

«О чем это ты?»

«Там на озере есть русалка».

«Звать Иоланда?»

«Да».

«Так вот ты о чем, – дошло наконец до офицера. Он весело, даже доброжелательно постучал зубами. – Послушай, Алди, ты больше урод, чем я думал. Ты там, наверное, часто жевал кору черного дерева, да? Мать Хайке говорила правду, не надо было тебе делать этого. Ты не должен был ходить в камыши. Иоланда – тварь. Она вроде липкой саранчи. Она умело мимикрирует. Почему бы тебе вообще не поселиться в воронке с крысами? Это ничуть не хуже. Ты забыл про генетическую Катастрофу, да? Ты забыл, чем кончилась глобализация на планете? Забыл про экологический спазм и про коллапс власти? Твоя русалка – игра нечистой природы. Она всего лишь стеклянистое тело, сквозь которое видны бесформенные внутренности. Кора черного дерева сильно преображает мир, а самка озерницы жадно жаждет оплодотворения. Она не брезгует никаким существом. У тебя еще есть сперма, зачем разбрасывать семя так бессмысленно?»

15

Алди вывели к реке.

Он переплыл ее короткими гребками.

Жара стояла такая, что скалы казались оплавленными, текли, а несколько сосен, непонятно как державшиеся на откосе, превратились в дрожащие смолистые сосульки, совсем размазанные горячими потоками воздуха. Алди шел открыто, потому что офицер Стуун твердо обещал: на плато он никого не встретит. В это время патрули на плато не показываются.

Они и не показывались.

Зато с края высокого плато Алди впервые увидел грандиозную панораму Языка, медленно, как желтый ледник, сползающего в долину. Сперва бросилась в глаза именно желтизна – полопавшаяся неровная корка, гладкая только у Зародышевого туннеля, как чудовищный тюбик выдавливающий из себя биомассу. Язык уходил вниз и вспарывал смутный лесной массив. Только привыкнув, Алди различил неясные скопления людей и техники.

Сплошное роение.

Каждый день миллионы людей покидали Язык.

И каждый день все новые и новые миллионы занимали освободившиеся места.

Ревели тягачи, разносились голоса. Расстояние скрадывало звуки, но всхлипы и стоны распространялись далеко. Сверху Алди видел, как разделялись человеческие потоки, как ровными, строго дозированными колоннами уходила к гильотинам техника, как длинные пыльные транспортеры несли куски отрубленного Языка к разгрузочным площадкам. Там и тут горели радуги очистительных фонтанов. Разложенные на все цвета спектра, они казались фейерверками.

Алди зачарованно смотрел на Язык.

Спуститься вниз и попробовать? Экополис никуда не денется, он вечен, а я поддержу силы. Я устал, у меня дрожат руки. Мне будет легче. Появлюсь я в Экополисе уже сегодня или приду через месяц, какая разница? Ну, умрет еще один миллион уродов, они и без того умрут.

Он чувствовал соленый вкус крови.

Говорят, мякоть Языка насыщена веществами, убивающими любую заразу.

Алди чувствовал, как лопаются соленые пузырьки на губах. Как много слюны. Я, наверное, спущусь к Языку. Даже проберусь к самому Зародышевому туннелю. Говорят, что там плоть самая нежная. А биобезопасность…

Термин сам собой всплыл в сознании.

Когда-то Алди свободно пользовался такими вот терминами, но сейчас слово показалось ему нелепым. Какая безопасность? Почему био? Отчего, наконец, безопасность? Разве можно запретить ученым разработку новых биологических препаратов? Разве паралич власти возник не как следствие несанкционированных исследований? Разве многовековая система в один миг развалилась не потому, что на рынок вышвырнули необъятное количество генетически модифицированных продуктов?

Алди удивился. Совсем недавно он сказал бы – генетически измененных.

Разве возможен реальный контроль над созданием, использованием и распространением таких продуктов? Разве кому-то помешали многочисленные запреты, даже угроза сурового наказания за тайное вмешательство в мир живой природы, особенно в наследственный механизм человека?

Нет, я не спущусь к Языку. Это потом. Это все потом.

Сперва я войду в Экополис. Сам явлюсь в Нацбез. Потребую поднять из архива свою ген-карту. Офицер Стуун плохо представляет себе братство людей, неустанно мечтающих о звездах. Я изменю ужасное лицо, подвергнусь всем необходимым пластическим операциям, забуду о Территориях. Алди с гадливым содроганием вспомнил жирную плесень, оползающую со стен, полупрозрачных студенистых змей, ворсистых крыс, несущихся по краю воронки. Мутти подтвердит, что я – Гай Алдер, биоэтик II ранга. Дьердь тоже подтвердит. И новенькая. И Гаммельнский Дудочник. «Мы устроим медитацию в Экополисе… Мы вычистим все сейфы банков спермы…» Нет, это не пройдет. Я уберегу Экополис. Великое братство, рвущееся к звездам, не способно к предательству. Сейчас все работают только на остальных. И так будет, пока мы не проведем Референдум, пока не решим окончательно распроститься с уродами. Они не хотят вкладывать силы в будущее, значит надо выбрать свой путь. Возвращение в Экополис сулило Гаю великие возможности. Он возвращался в круг равных.