Читать книгу "Вечное пламя - Виктор Бурцев"

«Вот оно что, – подумал Лопухин, подлаживая шаг под соседа, чтобы парня с забинтованной головой не так мотало. – Вот оно что изменилось… Ведь сначала мы не пойми что были. Отряд. А что такое отряд? Банда? Группа людей? Пионерский отряд, строительный отряд… Так, сообщество с определенной структурой. А теперь мы – рота. Сводная. С бору по сосенке, но уже рота. Мы на войне. Теперь».

«А до этого где же были? – поинтересовался кто-то в голове у Ивана. – Разве не на войне?»

«Нет. До этого мы бежали, спасались. А уж мы с Колобком так вообще приключений искали, стыдно сказать. Повоевать хотелось… А теперь все. Кончились игры. Теперь мы воюем. Вот оно что главное, оказывается. Этот перелом, когда необстрелянный солдатик становится настоящей боевой единицей. Каждое действие которой несет страх неприятелю… Надо обязательно об этом написать. Надо обязательно написать… Когда вернусь, опубликуют точно!»

Он завертел головой, стараясь найти Колобкова, и увидел, как тот стоит в стороне и щелкает «ФЭДом», стараясь заснять всех и каждого.

Иван заулыбался в объектив что было сил. И этот снимок потом долго еще висел, постепенно желтея, на стене его спальни. Сначала там, потом около часов, затем около плаката с Брюсом Ли, о котором Иван Лопухин, прадед, не имел ни малейшего понятия тогда, в сорок первом. И когда плакат с «Маленьким Тигром» сменился здоровенным флагом России, эта фотокарточка все еще висела на стене. Как основа, как некая ось, вокруг которой вертелась жизнь всей семьи…

26

– А ведь я его видел. – Юра-тунгус сидел у костра и щурился на дым самокрутки.

– Кого? – спросил Иван.

Он только что умылся, постирался и теперь подошел к костру греться.

Рота встала на ночлег у небольшой речки, одного из многочисленных притоков Щары. Лопухин воспользовался этим, чтобы прогнать всех солдат через помывку. Особенно стараться не пришлось, потому что красноармейцы, утомившиеся от тяжелого запаха, небритой щетины и грязной одежды, сами полезли в воду. Немногочисленные куски мыла передавались друг другу с осторожностью, не дай бог, в воду упадет! Особенной популярностью пользовался боец со странной фамилией Лыпытайло, который умел править бритвы о сапожное голенище, да так лихо, что, казалось, щетина сама сходит с лица. Солдаты мылись с удовольствием, ухали, обливаясь водой, фыркали. Постиранное белье было развешено между деревьев и мешало ходить.

Болдин мылся вместе со всеми, а когда попросил Лыпытайло подправить и его, генеральскую, бритву, авторитет последнего взлетел до верхушек деревьев.

– Офицера, – ответил Юра.

– Какого? – Лопухин протянул к огню руки. Вода, несмотря на жаркое лето, была удивительно холодной. – Ключи, что ли, бьют?

– За поворотом, – непонятно сказал тунгус.

– Что?

– За поворотом ручьи.

– Откуда знаешь?

– Знаю, – Юра пожал плечами. – Ходил туда.

Лопухин улыбнулся. Большая часть Юриных умений, которыми он так удивлял окружающих, сводилась к банальному: «Сходил. Видел. Умею». Он даже учил бойцов, как ставить ногу, чтобы сучки и веточки под стопой не хрустели. «Умею…»

– А офицера видел.

– Да какого офицера-то?!

– Немецкого, – тунгус вздохнул. – Что в машине.

– Ах, этого? – Иван постарался вспомнить фамилию убитого. – Лилен… Штейн… Черт лысый. Не помню.

– Может, и черт. Но видел. Странно.

– Что ж странного? Хотя… Где видел-то?

Юра поднял руки, будто держал винтовку. Прищурился и поглядел в несуществующий прицел.

– Вот так видел.

– Да ладно…

– И странно.

– Что?

– Что промазал. Я в голову стрелял.

– Да ладно! Перепутал, поди. С такого-то расстояния разглядеть… Не, точно перепутал.

Тунгус промолчал. Только затянулся посильнее самокруткой и нахохлился, как птица на ветке.

– А что же, это у тебя память такая хорошая? – вдруг спросил молчавший до того Колобков.

– Хорошая, – кивнул Юра. – Хорошая.

– А давай проверим?

– Давай.

– Вот, – Колобков покрутил головой. – Вот! Смотри! Вон у Ваньки карандаши и блокнот лежат, видишь?

– Вижу.

– Теперь отвернись.

Тунгус молча отвернулся, спокойный и невозмутимый.

Дима быстро поменял пару карандашей местами, спрятал ластик и чуть выдвинул листок бумаги из папки.

– Поворачивайся. Смотри. Что изменилось?

Тунгус подсел ближе. Показал пальцем на карандаши.

– Эти поменял.

– Так… – согласился Колобков.

– И еще бумажку вытянул…

Димка только крякнул от досады. Клочок бумаги он полагал самым сложным маневром.

– Шишку сдвинул.

– Какую шишку?! – Дима от удивления даже привстал. – Не было шишки! Вот тут-то и ошибся!

Он заулыбался, поймав тунгуса на промахе.

– Не ошибся. Вот тут лежала, – Юра наклонился к земле. – Даже впадинка есть. Давно лежала.

Колобков проверил. След от шишки был явственно виден.

– Н-ну… Может быть… Не нарочно.

– Мне все равно, нарочно или нет. Сдвинул.

– Ну, хорошо-хорошо. Сдвинул! Пусть сдвинул! Все?

Юра искоса глянул на Колобкова.

– Резинку верни.

Дима только сплюнул в сердцах и положил ластик обратно.

– Память хорошая. – Тунгус вернулся на свое место у костра. – Все что вижу, помню.

В приближающихся сумерках самого Юру видно уже не было. Только красный огонек от его «козьей ноги».

– А я вот однажды на вырубках с медведем встретился, – неожиданно сказал Колобков. – Так бежал, что только пятки сверкали.

– Летом? – спросил Юра.

– Ага. В августе. А как ты догадался?

– Если бы не летом, то не убежал бы.

– Почему?

– Еды много. За едой бегать не надо. Лето. А так бы догнал.

– Да ладно… Он здоровый же, неповоротливый!

Тунгус усмехнулся.

– Медведь лошадь догоняет.

– Ну, это ты заливаешь! Чтобы такая туша и так бегала, не поверю.

– Догоняет лошадь, – Юра закивал. – Сильный зверь. Большой. Охотники, когда идут его стрелять, долго ходят. Лагерь делают. Шкуру солят. Голову варят.

– Чтобы есть? – спросил Иван.

– Нет. Медведя есть… Не стоит. Но шкура хорошая. А череп на стену красиво повесить. А если для еды, то очень уметь надо готовить. Очень хорошо надо уметь.