Читать книгу "Тролль - Йоханна Синисало"

АНГЕЛ

Песси — гладкий, сильный и теплый, сидит у меня на коленях. Он елозит хвостом по низу моего живота. Я глажу переднюю лапу Песси с маленькой жесткой царапиной, поправляю книгу, которую держу в руках и продолжаю читать. Уши Песси вздрагивают, он вслушивается в ритм моего голоса.

Я бросаю взгляд в окно, там идет снег, мягкий, но такой густой, что видимость за стеклом нулевая. Белая смерть — думаю я.

Продолжаю читать вслух: «Иллю никогда не смогла забыть этой ночи. Накануне она утратила свои крылья и поняла, что отныне ей придется жить на земле. Земная жизнь перестала быть для нее детской книжкой с картинками, которую смотрят, пока интересно, а потом отбрасывают. Она знала, что ей предстоит прожить эту книгу до конца и догадывалась, что в ней есть что-то непреодолимо страшное, что краски на картинках сияют даже ночью, когда северный сумрак спускается, чтобы их потушить».

Я сглатываю слюну. Песси смотрит мне в лицо, словно удивляясь, почему слова застряли у меня в горле. Он замечает капельку пота над моей верхней губой, и его маленький шершавый язычок облизывает мои губы, так что все во мне вспыхивает до самого горла. А за окном идет снег, бесконечный снег.

ЭККЕ

За окном идет снег, бесконечный снег. А я оставил уже шестнадцать сообщений на автоответчике Ангела.

АНГЕЛ

«Песси», — шепчу я, протягиваю руку и глажу его нежный, узкий, горячий как печка живот. Уши Песси подрагивают. У меня происходит сильнейшая эрекция, словно часть живота и даже бедер превращается в твердокаменную, обуреваемую желанием плоть.

Я запер его здесь, попытался захватить в плен частицу лесного мира и теперь сам стал пленником леса.

ЭККЕ

Микаэль, будь дома.

Ты неуловим, как хорек, о златовласый адъютант небесного военнокомандующего. В конце концов, ты же должен проверить входящие звонки, взглянуть на экран и увидеть там номер, мой номер, который ты не хочешь набрать.

Ты не пришел посмотреть мои книги, хотя я выучил наизусть все, чем мог бы развлечь архангела. Известно ли тебе, Микаэль, что ты ведешь небесную бухгалтерию, записываешь дебет и кредит каждого из нас в Книге жизни? А в Судный день ты протрубишь в знак того, что начинается воскресение из мертвых, возьмешь под свою команду отряд ангелов и в последней решительной битве низвергнешь сатану с его приспешниками. В Книге Даниила ты сражаешься с драконом. В западных странах тебя изображают в виде рыцаря, вооруженного мечом и копьем.

Весенний мокрый снег покрыл мне голову и плечи, залепил очки, а я хочу, чтобы ты пронзил меня своим огненным мечом, Микаэль, как бы чертовски бессмысленно это ни звучало. Я томлюсь по твоему сверкающему копью.

АНГЕЛ

Благодарение небесам, в дверь позвонили.

Пронзительный звонок, как холодная вспышка молнии, проясняет мое сознание, и Песси, вздрогнув от неожиданного звука, в одно мгновение исчезает под диваном.

Я осторожно приоткрываю дверь, благословляя гостя и проклиная себя. Дверной глазок, какого черта я не сделал дверной глазок?

— Ангел, — говорит Экке, чуть не плача. Мокрый снег тает, струйками стекая с его плеч и волос.

ЭККЕ

Я собираюсь с небрежным видом обронить несколько остроумных замечаний о книге Густава Эурена, а Ангел уже на лестнице.

Он захлопывает дверь и привлекает меня к себе с такой убийственной силой, с такой голодной страстью, что у меня кружится голова и подкашиваются ноги. Губы Ангела жадно приникают к моим, наши языки сплетаются, вступая в борьбу. Но неожиданно он прерывает поцелуй, словно что-то заставляет его отстраниться от меня. Он задыхается, в глазах полыхает такое пламя, что я получаю сокрушительный удар ниже пояса, и чувство победы, как жгучая лава, затопляет мое тело от солнечного сплетения до кончиков пальцев.

— Пойдем к тебе, — говорит Ангел, просовывает руку за дверь, вытаскивает с вешалки пиджак и встряхивает его, чтобы выяснить, там ли ключи. — На площади можно поймать такси.

Он плотно затворяет дверь, прислоняется к ней и, тяжело дыша, смотрит на меня исподлобья, как на добычу. Не понимаю, зачем надо ехать на такси ко мне, вместо того чтобы остаться у него, но есть минуты, когда не стоит задавать лишних вопросов.

ВЯЙНЁ ЛИННА. НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ. 1954

Хиетанен споткнулся о корень ольхи и упал. Там он и остался лежать, уже не в силах подняться. Ванхала сделал красивый разворот на воющей машине и крикнул:

— Открой парашют. Машина падает, хи-хи-хи.

— Падает, все кружится, — бормочет Хиетанен, хватаясь руками за траву. Ванхала кричит ему в ухо:

— Ты в штопоре… Прыгай… уже не выправишь…

Машина Хиетанена упала, вертясь на страшной скорости. Надежды выпрыгнуть уже не было, он просто впечатался со своей машиной сначала в туман, а потом в пустую тьму. Ванхала бросил его, раздосадованный, что борьба кончилась так быстро.

— Да брось ты… Это все сказки, придуманные лапландскими ведьмами. Чего только не болтают? Говорят, когда у русских не хватает мужчин, они ловят тролля, надевают на него военную форму и посылают на западный фронт.

Как встретишь такого, когда он с треском пробирается через рощу… Вот они, чудеса севера.

— А тут есть кто-нибудь с севера? — спросил Мяатта. — Я сам с далекого севера, так у нас тролля держат за домашнее животное.

До сих пор Мяатта все время молчал, крики на него, видно, не производили впечатления. Но теперь он взглянул на камень и предложил:

— Вот камень! Поднимем?

В сторонке, вокруг большого валуна сидели Мяатта, Сало и Сихвонен. Сало, откидывая волосы, все время спадавшие на глаза, очень серьезно объяснял остальным:

— У нас в приходе можно увидеть блуждающие огни…

Сихвонен отвернулся и замахал рукой, будто отгоняя комаров.

— Да ну, брось… это чистое вранье…

— Точно говорю. Старики видели. И сверху лежат скрещенные мечи.

MAPTEC

— Уже продано.

— Продано? — я вижу, как на лице Микаэля медленно, акварельным пятном расплывается улыбка.

— Хочешь взглянуть на макет?

Не дожидаясь ответа, я иду в кабинет, Микаэль, как паж, следует за мной, готовый слизнуть те капельки меда, которыми я соизволю его попотчевать.

Я вытаскиваю распечатку из груды бумаг. Глаза Микаэля начинают сиять, когда он видит перед собой результат нашего совместного творчества: сочетание стилистической сдержанности с откровенным безумием. Могу поклясться, что глаза его увлажняются, когда он снова поднимает взгляд на меня.

— Стильно до невозможности, — говорю я.

— Правда.

— Можешь выписывать счет.