Читать книгу "Город в конце времен - Грег Бир"

Наконец Даниэль решил, что в состоянии встать, не выдав при этом фонтан рвоты — впервые за несколько дней, — и вновь обшарил дом.

На этот раз…

В ванной на втором этаже, в дырке за раковиной, он обнаружил картонную упаковку из-под блока сигарет, перетянутую бечевкой. Он развязал узел и попытался вытряхнуть содержимое. На треснутый кафель упал потрепанный бумажник; из-под пожелтевшего пластикового окошка выглядывал краешек водительского удостоверения. Фотография подтвердила, что данное тело в свое время принадлежало человеку по имени Чарлз Грейнджер, тридцати двух лет на момент выдачи документа. После очередного встряхивания картонка поделилась несколькими исписанными листками, черным фломастером и огрызком карандаша.

Маленький, плотный серый ящичек, приклеенный скотчем к днищу, выпал последним — и Даниэль сразу понял, что именно он-то и был предметом поисков.

Его сум-бегунок. Камень из какого-то времени.

Ящичек был прежним, с той же самой рельефной печатью на крышке: пересекающиеся кольца или обручи, опоясывающие крест. Какими судьбами, спрашивается? Очередная точка соприкосновения между Даниэлем и Чарлзом Грейнджером? Он не стал его открывать — еще не время. Тихонько насвистывая, он сунул ящичек себе в карман и принялся ворошить бумаги. Какие-то непонятные закорючки, странные символы — почерк жуткий, хотя в некотором роде знакомый.

Слишком близкое попадание. Страшное дело…

Где он сейчас, этот Грейнджер, предыдущий владелец сего тела-развалюхи — потерян, оттолкнут, выброшен из гнезда? Очередная жертва. Да, и как насчет остальных прядей, всех тех мировых линий, которые он пересек — мириад плотно стянутых, канатом перевитых судеб между Даниэлем Патриком Айрмонком и вот этим?

Ведь в данной пряди нет никакого Даниэля. Просто некто, живущий в старом доме его тети, некто, ведущий записи странными символами —

И ведь это — самое близкое, что я сумел отыскать.

Просто выяснилось, что он — не я. Почему?

Ключом к ответу был ящичек. Что же получается? Грейнджер тоже умел «взбрыкивать»? Итак, на конце этой нити находится Чарлз Грейнджер. Ящичек об этом знает. Он-то и перенес тебя сюда.

Даниэль для верности еще раз переворошил бумаги, сунул их обратно в картонку, закрыл ее.

На улице поднимался ветер.

Даниэль встал, потрескивая суставами. Что-то здесь не так. Что-то не вполне закончено. Да, он отыскал свой ящичек — хотя нет: пусть будет просто ящичек — ведь Даниэль Айрмонк никогда не держал свой сум-бегунок в картонке из-под сигарет — слишком очевидно.

Он прятал его в камине…

В кладке, чуть выше пода, обнаружился неплотно вставленный кирпич. Поскоблив по швам, Даниэль принялся его раскачивать взад-вперед, вытащил из гнезда, с болезненной гримасой встал на колени и сунул руку в образовавшуюся дырку.

Там скрывался второй ящичек.

Словно работая на чистом инстинкте, он положил ящички бок о бок. Ни дать ни взять — близнецы. Крышки открылись после решения стандартной головоломки. Осколки в подбитых бархатом гнездах сохраняли идентичную ориентацию.

Он вытащил камни и осмотрел красные глазки сум-бегунков. Камешки отказывались вращаться — и не хотели состыковываться. Просто два кусочка головоломки.

Вернув камень-дубликат в ящичек, Даниэль закрыл крышку, вытряхнул писанину Грейнджера из картонки, сунул туда сум-бегунок, затолкал сверху бумаги.

Лучше держать с собой только один камень, а второй спрятать — на всякий случай…

Шум от трафика на магистральной артерии, что проходила со стороны северного угла старого дома, — периодический гул и мокрое шипение — должен по идее успокаивать, подобно журчанию ручейка. Даниэль, однако, не мог найти себе места. Он решил было поспать, но сон приходить отказывался. Ворочаясь в рваном спальном мешке, положенном на голые паркетные доски дальней спальни, Даниэль чувствовал, как по нему пробегают крошечные электрические разряды, будто разлохмаченный конец низковольтного кабеля щекочет сердце. В памяти непрерывно всплывало то одно, то другое — невозможные вещи, которым он никогда не был свидетелем. Каждый очередной электроудар появлялся со своей, так сказать, накладной, чувством личной утраты, делая Даниэля еще слабее, еще растеряннее.

Еще до появления здесь ему часто казалось, что он играет роль некоего узла, которым связывают все свободные, распустившиеся концы времени. Нет уж, такая ответственность не для него.

Время не бежит вперед точкой; оно размазывается подобно штриху, который после себя оставляет кисть шириной с минуту, час или неделю, порой с месяц — кисть, сделанная из волокон судьбы; кисть, выписывающая разные картинки для разных людей.

Такое знание давало Даниэлю определенное преимущество — он умел ощущать волокна своего пути на кисти шириной с час, неделю, даже месяц. Предвидится нечто неприятное? Сверни налево, а не направо, найди дверь открытой, а не запертой, избегай неудач — а если впереди замаячит нечто неизбежное, «взбрыкни» до очень близкого, лишь чуточку искаженного, чуточку улучшенного мира — перепрыгни на прядь, где нет данного, конкретного препятствия.

Таким был его метод — вплоть до сегодняшнего момента.

Он перескакивал с одной судьбы на другую, с текущего фатума на следующий, зажмурив глаза и сам себя выдавливая, как горошину из стручка… всегда воссоединяясь с альтернативной версией самого себя, отличающейся в столь малых деталях, что никто не замечал подмены — странной кукушки, плюхнувшейся в гнездо, занятое другой птицей.

Даниэль никогда не высиживал подолгу на одной пряди. Он начал убивать в довольно раннем возрасте — приносил в жертву других, чтобы улучшить свою судьбу, — и делал это отчаянно, будто знал, что впереди ждет много испытаний, пока он не доберется до нужного места и не выполнит то, что требуется. Возможно, именно эти предательства — метафизические смертоубийства — опустили его так низко, запихали в самую середину Молчаливой Толпы — прокаженной, оборванной пряди в окружении столь многих гниющих миров.

Бесконечное множество удачливых шансов прошло сквозь его пальцы, и сейчас, по-видимому, он высосал свой колодезь досуха. Порой Даниэль даже задавался вопросом: уж не умертвил ли он всю Вселенную?

Но нет. Имелись вещи куда более зловещие, чем Даниэль Патрик Айрмонк. Вещи, терпеливо поджидавшие своего часа.

Возможно, ящички-головоломки всегда были здесь, лишенные присмотра — а Грейнджер на них просто наткнулся, не зная, что они собой представляют или что в них хранится.

Зловредный пастырь.

В углу кухни росла груда бутылок — «Ночной экспресс», «Кольт 45», «Дикая ирландская роза»… В родной пряди Даниэля полки захудалых винных лавок были уставлены теми же самыми бутылками крепленого вина, памятных знаков вечной боли и греховности человека. Дешевое винное пойло, единое для всех прядей…