Читать книгу "Время бесов - Сергей Шхиян"

— Мне так захотелось тебя помыть! — прошептала она, дыша мне в спину. Потом начала гладить тело, так, что было неясно, моет она меня или ласкает.

Я сколько мог, терпел, не поворачиваясь к ней и старался расслабиться. Получалось это довольно плохо, но я держал марку и кончил эту странную «помывку» только тогда, когда она легко и незаметно прикоснулась губами между лопатками к коже спины.

Я круто повернулся, поднял ее на руки и положил на наш топчан. Дашу била нервная дрожь, глаза были полузакрыты и затуманены. Она не возражала и не помогала, когда я снимал с нее сапоги и солдатское галифе. Лежала, напряженно выгнув спину. С ее рубахой я справился одним движением: взял с боков за край подола и вытряхнул из нее тело. Все эти наши игры так меня завели, что заниматься прелюдией у меня уже не было никакой возможности, и я как хищник набросился на сгорающую, плывущую революционерку. Стоил только прикоснуться к ней, как Даша забилась в оргазме. Это так меня завело, что все у нас кончилось в ту же секунду.

Позже, когда прошла первая острота близости, мне стало казаться, что в том, что произошло между нами, как это ни странно звучит, доминировало не половое влечение. Конечно, и в этом дедушка Фрейд полностью прав, в основе такого рода человеческих отношений всегда лежит сексуальность. Однако, не только это побудило нас совершить внезапный непродуманный поступок. Главная причина, толкнувшая нас друг к другу, находилась в иной плоскости — не сексуальной, а социальной. Заключая друг друга в объятия, мы как будто отгораживались и прятались во внезапно вспыхнувшей страсти от того страшного, что наваливалось своей серой тупостью и обыденной неизбежностью гибели.

Время и люди, живущие в нем, способные убить за малиновые штаны или бутылку водки, вызывали подсознательный страх. Наверное, нам обоим в тот момент нужна была какая-то опора, которой мы не находили не только в своих силах, но и в законе, и незыблемости порядка. Эту опору нужно было найти где угодно, хотя бы в другом человеке, в его любви, жалости, понимании, в конце концов, в живом теле.

Когда кончился первый взрыв короткой страсти, я так и не вышел из Даши, остался в ней, и мы лежали, обнявшись насмерть, не шевелясь, как будто перетекая друг в друга. В этот момент было неважно, красива ли она, желанна, главное состояло в том, что и ей, и мне была нужна защита, возможность отгородиться от страшного и жестокого мира, в котором давно не было революционной романтики, возвышенного бескомпромиссного Овода, а осталось насилие, постоянный страх, голод и грязь.

— Обними меня крепче, — прошептала Ордынцева и прижалась сама, обхватив мою грудь сильными, тонкими руками, как бы компенсируя бережную нежность моих объятий.

— Тебе не тяжело? — тихо спросил я, пытаясь перенести свой вес с ее тела на локти.

— Нет, нет, останься, — испугавшись, что сейчас все может тотчас кончиться, попросила она. — Мне с тобой так хорошо!

— Тебе не больно?

— Нет, что ты! — ответила она не на мой вопрос, а на свое выстраданное. — Ты даже не представляешь, как мне последнее время было одиноко и страшно!

— Знаю, — ответил я, вспоминая ожесточенное лицо пламенной революционерки. — Да, заездила вас Великая Октябрьская социалистическая революция…

Даже теперь, в момент, когда нельзя было думать ни о чем, кроме того, что происходит, нас не отпускала политика.

— Прости меня, но я немного устала, — виновато сказала Даша.

— Да, конечно, — ответил я, перекатываясь на бок, но не отпуская ее. — Тебе хорошо со мной?

— Да, — коротко ответила она. — Только мне нужно вставать, в коммуне будет дискуссия.

— Господи, этого только не хватало! — воскликнул я, чувствуя, что наваждение близостью проходит. — О чем эти придурки собираются дискутировать?

— О платформах большевиков и эсеров в тактике текущего момента. Поверь мне, это действительно очень важно. От мнения низовых организаций зависит, как будет дальше развиваться революционное движение.

— Ты думаешь, от мнения именно этих коммунаров что-нибудь может зависеть? — искренне удивился я. — Они же не знают толком, кто такие Маркс и Ленин, а вы будете обсуждать свои мелкие партийные противоречия, в которых не разобраться даже профессионалу!

— Зависит, наши ЦК вынуждены считаться с мнениями рядовых партийцев. И чья резолюция пройдет в большинстве рабочих коллективов, у той партии больше шансов удержаться у власти.

Я не очень отчетливо представлял, как у нас в стране развивалось революционное движение, тем более, когда касалось таких незначительных для постороннего наблюдателя вопросов, как текущая партийная стратегия и тактика.

— Это коммуна эсерская? — спросил я.

— Нет, здесь сильная большевистская партячейка, и мне предстоит дать ей бой. Мои товарищи по партии очень на меня рассчитывают.

Даша встала, и я, наконец, смог ее толком рассмотреть «а-ля-натураль». Она была тоненькая, худощавая, с ладной фигуркой, округлыми грудями и вполне женственная, Чисто девичьим, гибким движением, Ордынцева наклонилась, подняла с пола свою серую солдатскую рубаху и надела ее через голову. Рубаха была длинная и широкая, почти как платье, и девушка тотчас потерялась в ней, опять став бесформенным «товарищем».

— Ты пойдешь на диспут? — спросила она, натягивая солдатские штаны. Диспут меня никак не волновал, к тому же я так и не успел помыться и отказался:

— Пока вы будете спорить, вода остынет. Так что отложу до другого раза.

— Мне кажется, что тебя совсем не интересует партийная жизнь.

— Давай обсудим мои партийные пристрастия в другой раз, — ответил я, больше интересуясь тем, что сейчас между нами произошло.

Ордынцева опять держала себя почти официально, не смотрела в мою сторону и делала вид, что ничего не случилось.

— Хорошо, — коротко сказал она и вышла из нашей комнатушки.

Я встал с топчана и стал домываться. Вода успела остыть, мыло отвратительно пахло, и вообще все получалось как-то наперекосяк. Никаких романов заводить я не собирался, все произошло спонтанно, на чистом эмоциональном порыве, и мне было непонятно, что делать дальше.

Истратив всю теплую воду, я вытерся полотенцем Ордынцевой, оделся и пошел посмотреть, чем кончится диспут. Эпохальное событие происходило в столовой. Коммунары сидели на своих обычных местах, только во главе стола сейчас расположились двое: Даша и собутыльник товарища Августа, мелкий мужик, в нагольном полушубке на голое тело. Товарищ Август называл его каким-то сугубо революционным именем, кажется, Францем Мерингом. Теперь же к нему коммунары обращались проще: товарищ Краснов. Был ли это его очередной революционный псевдоним или его природная фамилия, я так и не узнал. Краснов, несмотря на свой дремучий вид, говорил вполне связно и с увлечением клеймил ревизионизм эсеров.

— Он кто такой? — спросил я соседа по столу.

— Секретарь партячейки, — ответил он и с восхищением добавил, — ну, и чешет! Откуда что берется!