Читать книгу "Поколение победителей - Павел Дмитриев"

Задремать не успел. Раздался стук в дверь, и возбужденная Катя потащила меня показывать кино тете Вере. Ну ничего себе, уже докатились до фамильярности! Придется идти на заклание.

На балконе нас ждала интересная, хотя и немолодая дама. Волосы сзади уложены в тугой узел, впереди – немного подзавитые локоны. Лицо – правильный овал. Широкие чувственные губы с приличным слоем помады, небольшой нос, чуть узковатые глаза, от которых разбегались тонкие нити морщинок. Простое темно-вишневое платье из трикотажа в рельефную полоску с небольшим переливом (отдаленно похожее на мелкий вельвет), брошь с темно-синим сапфиром в тон сережкам и массивному кольцу. Крупная грудь, немного выпирающая из выреза, чуть пухловатые руки с красивыми, ухоженными ногтями.

Вежливо поздоровался, скромно потупил глаза. Но Катя не дала ни секунды передышки. Сразу потащила к портфелю с оборудованием и буквально заставила включить «Аватара». Эффект оказался вполне ожидаемый, т. е. почти три часа можно было ничего не делать, только щуриться на солнце и потихоньку дремать. Женщины пришли в полный восторг, переживали, в нужных местах чуть слезу не смахивали, надо же, такую лирику видеть в блокбастере!

После кино сдали портфель охране – и на ужин. Все заказывала Вера Борисовна, да я не сильно обращал внимание на еду: устал от бесконечных расспросов о быте и семье. Чем-то зацепила хозяйку моя родословная, если можно так назвать три более-менее достоверно известных поколения. Скорее всего хотела найти моих предков в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году и еще раз убедиться в достоверности истории. Пусть, все равно это сделать весьма непросто, уже не раз прикидывал, как посмотреть на своих, – и никаких подходов не нашел.

Я не знал девичьей фамилии матери, Татьяны Сергеевны. Как-то не говорили об этом в семье. Родственники тоже в гости не захаживали. Наверное, за ситуацией скрывалась какая-то тайна, но вот ее сути, похоже, мне уже не раскрыть никогда.

Наоборот, со стороны отца, Юрия Семеновича, все было более-менее понятно. Его мать, для меня баба Клава, вышла замуж в пятьдесят шестом, развелась в шестьдесят девятом, осталась с восьмилетним сыном. Названным, кстати, в честь первого космонавта Земли. При этом бабка сменила фамилию на девичью и переехала из Перми в Свердловск. Видать, дед Семен отличался буйным и мстительным нравом, если пришлось идти на такие сложности. Прабабка Нина к тому времени уже умерла, а прадеда Гену Воронова, кроме нее, никто и не видел никогда. Рассказывала только, что был на стройке бригадир-электрик, красавец и вообще человек хороший, да только в тридцать втором году уехал и адреса не оставил.

…До кровати едва дополз. Вроде ничем, кроме языка, весь день не работал, а устал, будто сотню портов за день смонтировал «в одну каску».

Глава 5

Осознание будущего

Александр Николаевич не сел, а просто свалился на мягкий диван ЗИЛа, обитый тонкой, слегка шелковистой бежевой кожей. Кивнул обернувшемуся водителю – на Старую площадь. Затем приоткрыл заднее стекло и жадно закурил, откинув голову на упругий валик верхнего края дивана.

Шестилитровый восьмицилиндровик плавно стронул трехтонную тушу, и машина, набирая скорость, заскользила в сторону Москвы, едва слышно шелестя бескамерными шинами из натурального каучука. «Волга» охраны привычно оторвалась на пару сотен метров вперед. Опытный водитель лимузина не торопился, за тридцать лет он прекрасно научился понимать состояние высокопоставленных пассажиров. Сейчас главное было не тряхнуть на кочке, иначе едва сдерживаемый гнев в мгновение ока отыскал бы жертву. Терять такое место на старости лет – сущее безумие, на частенько перепадающих излишках пайка секретаря ЦК семья шофера жила почти как при коммунизме.

Мысли буквально жгли Шелепина. Нечеловечески обидно, что потомок представлял себе работу партии как что-то бесполезное, ненужное стране. Может быть, даже вредное и вызывающее легкую брезгливость. Этот Петр много хуже Даниэля с его «говорящей Москвой», ему в лагере самое место! Отправить лет на пять лес валить, живо мозги на место встанут. Самое жуткое, что он совершенно искренний, в его времени так принято думать, это видно!

Подсознание услужливо подкинуло воспоминание юности, суровой, но бурной и даже яркой жизни в ИФЛИ. Точнее говоря, сцену по-детски наивного, но от этого не менее злобного издевательства Саши над вахтершей, обрюзгшей теткой лет пятидесяти, вечно ругавшейся сиплым, пропитым голосом. Тогда она в неизменном ватнике грязно-защитного цвета охраняла вход в общагу от Шелепина, пытающегося прорваться в свое обиталище хорошо за полночь в странной чужой компании.

– Только с пропуском! – в десятый раз ответила защитница проходной, придерживая рукой вертушку.

– Тетя Катя, да мы на часок всего, тихо-тихо! – пытался договориться Саша по-хорошему.

– Как в прошлый раз? Нажретесь и окно высадите? Меня комендант тогда на два червонца взгрел!

– Да спит он давно, пусти, говорю!

– Сказано тебе: не велено!!!

– Что за старая дура! – сорвался Шелепин. Выпитое пиво ударило в голову, и, ощутив безусловную поддержку товарищей, он зло добавил: – А ну пусти! Сама сидишь бессмысленно всю жизнь, так нам не мешай!

– Я княгиня Екатерина Федоровна Гагарина! – Вахтерша неожиданно выпрямилась, вздернула голову, в ее обычно тусклых глазах зажегся темный огонь. – Не тебе, крысеныш, меня судить!

– А-а-а-а! Бывшая! У вас тут контра окопалась! – загоготали друзья за спиной. – Куда НКВД смотрит! Ей самое место в лагере!

– Надо было учиться, а не по балам порхать, – поддержал друзей Шелепин. – Попили крови народной, хватит!

– Щенок! Когда я с отличием окончила Медицинскую школу Джона Хопкинса в Балтиморе, тебя еще на свете не было! – Только тут княгиня-вахтерша вспомнила, что не стоит такого говорить в СССР конца тридцатых годов. – Да пошло все к Богу, скорей бы уж… Может, хоть на том свете своего Андрюшеньку увижу…

Женщина резко развернулась и скрылась в будочке, громко хлопнув дверью. Довольные победой, ребята молодыми козлами прыгали через турникет. Только первокурсник Саша хорошо запомнил, как долго им вслед неслась грубая брань… На английском языке, которого никто в компании и близко не понимал. Больше Шелепин никогда не видел княгиню-вахтершу, но вот совсем выкинуть ее из памяти никак не получалось.

Безнадежность навалилась на секретаря ЦК. Взобравшегося на самую вершину власти – и уже бывшего! Перед глазами мелькнула дикая картина, как он в форме метрдотеля услужливо помогает усесться за ресторанным столиком юному толстобрюхому буржуйчику, а официант Семичастный в дешевом пиджаке стоит рядом с блокнотом в руках, готовясь немедленно записать заказ.

Что, так и будем доживать старость? В своей чужой стране, под презрительными взглядами как их, олигархов?! С каждодневной угрозой ареста и неправого суда? Без шансов на достойную жизнь? Ведь это, черт возьми, не идиотская антиутопия диссидента, а самая настоящая реальность. Именно в спокойных речах Петра, выстроенных на сведениях из вылощенных учебников будущего, странно обнажился убийственный факт. Так когда-то уже было. Где-то он не только состарился и умер, а своими руками похоронил дело всей жизни.