Читать книгу "Доброе лицо зла - Алексей Макеев"

Вновь, как полтора суток тому назад, когда он проснулся от нестерпимой жути ночного кошмара, смотреть на мирную картину ночного неба было почему-то страшно до ознобных мурашек по коже. Пугачев потряс головой, отгоняя наваждение, посмотрел на часы. Нет, он не опаздывал. Почти. Теперь перейти переулок наискосок, свернуть под арку направо.

Перед Сергеем открылся большущий проходной двор, замусоренный и запущенный, с громадной непросыхающей лужей в центре и помойными баками, рядом с которыми громоздились кучи отбросов. В них рылись худые облезлые кошки. Лужа была подернута радужной пленкой пролитого машинного масла. Такое и двором-то назвать язык не повернется, пустырь, он пустырь и есть, другого слова не подберешь. Надо же, подумал Пугачев, и в Москве сохранились такие «уютные» трущобные уголки… Что, до дальних городских окраин у Лужкова с командой руки не доходят? И почему встреча назначена здесь?

В глубине двора стоял нужный ему двухэтажный дом, обнесенный невысоким штакетником. У домов бывает… как бы поточнее выразиться?.. собственное выражение лица, у каждого свое, как у людей. Присмотритесь: такое выражение даже у стандартных шлакоблочных пятиэтажек разное, а уж про дома старинной постройки и говорить нечего! Рядом с иным домом просто постоять приятно, а от другого хочется поскорее отойти.

Этот дом глядел хмуро, подозрительно и недобро. Подходить к нему не хотелось.

Или сказывалось паршивое настроение Сергея? Ох, неуютно ему было, муторно… Беспокойство продолжало кружить в нем, набирая обороты. Мучительное предчувствие: случится несчастье! Нечто крайне дурное и неотвратимое произойдет завтра… Или через неделю? Но тут Пугачев усилием воли оборвал свои раздумья, толкнул дощатую калитку и вошел в небольшой палисадник, окружавший двухэтажный дом. В палисаднике было темно, лишь окошко первого этажа бросало неяркий свет на узкую деревянную скамейку, спрятавшуюся в зарослях бузины. Человек, сидевший на скамейке, увидел подходившего Сергея, поднялся, шагнул навстречу.

– Сегодня ты почти точен, Сережа, – чуть насмешливо сказал он, протягивая руку для пожатия. – Я люблю точность! Пятнадцать минут – не опоздание. Все-таки армия научила тебя чему-то полезному, а? Ну, давай присядем рядком, поговорим ладком… Что-то вид у тебя не очень. Устало выглядишь.

– Ты бы меня еще в Люберцы вызвал, – огрызнулся Сергей, – или в Балашиху. Проклял все, пока добрался, и нору эту твою еле нашел. На кой черт такие сложности? Не понимаю.

– Тебе и не нужно понимать. Я как-нибудь за двоих управлюсь. Но, так и быть, объясню. Здесь живет одна моя хорошая подружка, с давних еще времен, и, кроме нее, да вот теперь еще тебя, никто об этой моей, как ты изящно выразился, норке не знает. Кстати, на ближайшую неделю я предлагаю тебе поселиться именно здесь. В тесноте, да не в обиде. Напряженная неделя предстоит. Родителям что-нибудь наплетешь по телефону. Да, прямо сейчас. Особого комфорта не обещаю, но то, что здесь комфортабельнее, чем в камере ИВС, я тебе гарантирую. Словом, остаешься сегодня здесь. Это не совет, это приказ. Надеюсь, ты еще не разучился подчиняться моим приказам?

– А что, уже появилась необходимость в таких вот неординарных мерах предосторожности? – довольно агрессивно поинтересовался Пугачев, хоть голос у него предательски дрогнул. – С чего бы это?! Мы так не договаривались, Волчонок. Ты же сам говорил, что никакой опасности нет и не предвидится, что ты все просчитал. И мне старался внушить прямо-таки несокрушимую уверенность. Все прошло отлично, как и планировали, при чем тут ИВС?! Нет, я не согласен.

Ох, лукавил Пугачев! Вполне он – про себя! – допускал такое развитие событий, которое могло закончиться ИВС. Если все пойдет наперекосяк.

А пойдет ведь!

Тот, кого Сергей Пугачев называл по армейской привычке «Волчонком», тихо недобро рассмеялся, похлопал Пугачева по плечу, подмигнул:

– Да кто ж, голуба, твоего согласия спрашивать будет? Раз я сказал, значит, останешься. Я, когда нужно, умею быть на редкость убедительным, не забыл еще? Вижу, что не забыл, вот так-то оно лучше. Про то, как «все прошло отлично», ты мне сейчас расскажешь с красочными подробностями. И чтобы не было излишних недомолвок: когда я разрабатывал план операции, мне в голову не могло прийти, что в курсе дела окажется некая клиническая идиотка, втюрившаяся в тебя, как мартовская кошка. Ты мне о таком милом нюансе сам вчера спозаранку поведал, причем трясся, судя по голосу, как осиновый лист. Я, после некоторых размышлений, склонен думать, что правильно ты трясся, сердцеед хренов: нет ничего непредсказуемее влюбленной дуры, тем более если она считает, что ей предпочли другую дуру. Молчишь, Казанова доморощенный? Чья недоработка, чей прокол? Мой? Все это несколько меняет ситуацию, ты не находишь? Откуда пошла утечка, откуда твоя распрекрасная Иконникова что-то узнала? Что она, черт бы ее побрал, намерена предпринять?

– По-моему, ничего, – неуверенно сказал Пугачев, растерявшийся под градом малоприятных вопросов. Он глотнул ртом воздух. – Похоже, Машка успокоилась. Откуда узнала? Кажется, от кого-то из ребят. Или сама догадалась, вычислила, выследила… Сам ума не приложу.

– Так кажется – или «от кого-то»? – Ответная реплика прозвучала обманчиво спокойно. – Успокоилась или не до конца? Насколько много ей известно? Кстати, если «кажется», то бывалые люди рекомендуют креститься. Говорят, помогает. А чтобы прикладывать к чему-либо ум, надо его иметь.

– Я… уточню.

– Это уж непременно. Уточни. И быстрее. До завтрашнего утра. И как ты это сделаешь – мне безразлично. Хоть из штанов выпрыгивай. И вот что я тебе скажу, Сереженька. – Он испытующе посмотрел на Пугачева. – Если у тебя возникла нездоровая мысль спрыгнуть с поезда, так ты ее оставь, пока не поздно. Такие прыжки – занятие опасное, тем более когда поезд разогнался и прет на полной скорости. Обычно прыгуны ломают себе головы. В твоем случае такой печальный исход гарантирован на все сто процентов, это я тебе говорю, а я слов на ветер не бросаю. Что, я угадал? Экая у тебя физиономия стала… напряженная. Ладно, ладно, не вибрируй. Я же сугубо теоретически рассуждаю. Ты ведь надежный парень, правда? На-ка вот, закури. Это настоящий фирменный табак, не турецкая дешевка.

Небрежным жестом он протянул Пугачеву распечатанную пачку «Winston». Тот не стал отказываться. Пугачев сейчас и выпил бы с превеликим удовольствием, чтобы хоть немного снять нервное напряжение. «Спрыгнуть… Мысли он мои, что ли, читать научился? Не приведи господь! Я бы спрыгнул, кабы знал куда…» – мелькнуло в голове у Пугачева.

Умные люди не курят и не употребляют алкоголь, а потому живут долго и счастливо.

А еще умные люди не закрашивают себя в угол. И предпочитают учиться на чужих, а не на своих ошибках.

«Да ведь он меня боится, – мрачновато подумал Сергей, затягиваясь ароматным дымком. – Именно поэтому собирается не спускать с меня глаз, держать под надзором. Контролировать. Ну, не то чтобы боится, конечно, слаб я в коленках – Волчонка напугать, он сам кого хочешь напугает. Но опасается, считает ненадежным звеном. Правильно считает, у меня совсем нервы расшатались, скоро от любого куста шарахаться начну. И нужно помнить: что бы я ни говорил, этот человек видит меня насквозь! Ох, до чего у него взгляд нехороший промелькнул! Бр-р-р-р! Точно через прицельную планку… Знаю я такие взгляды, насмотрелся. Глаза хладнокровного убийцы. Какой он, к дьяволу, Волчонок? Волчище матерый. А зову я его так по старой памяти. И еще потому, что по-другому не знаю, как его называть. По имени-отчеству – не много ли чести будет? Он меня и так ни в грош не ставит, даже не особенно свое отношение скрывает, супермен долбаный. А просто по имени – пробовал, но, хоть убей, не выходит. Вот кто боится в самом деле, так это я. Потому что вскоре я стану ему не нужен, если не опасен, и как он тогда поведет себя? Там, в горах, он был большим мастером «зачисток». Как вспомнишь некоторые… эпизоды, так до сих пор волосы дыбом встают. Да, вляпался ты, Сергей Юрьевич, по самое не могу».