Читать книгу "Ключ Сары - Татьяна де Ронэ"

Она рассказывала им истории и сказки, которые читала братику перед сном. По ночам, лежа на кишащей вшами соломе, в которой шуршали крысы, она шепотом пересказывала им разные истории, стараясь сделать их длиннее, чем они были на самом деле. Вокруг нее собирались и дети постарше. Кое-кто из них делал вид, что не слушает, но девочка знала, что они притворяются.

Здесь, в лагере, была одна девочка, высокое темноволосое создание по имени Рахиль, которая часто поглядывала на нее с легким презрением. Но ночь за ночью она слушала истории и понемножку подбиралась все ближе, чтобы не пропустить ни слова. И вот однажды, когда почти все малыши наконец заснули, она заговорила с девочкой. Глубоким, хрипловатым голосом она сказала:

— Мы должны уйти отсюда. Нам нужно бежать.

Девочка отрицательно покачала головой.

— Отсюда не сбежишь. У полицейских ружья. У нас ничего не получится.

Рахиль лишь пожала худенькими плечиками в ответ.

— А я все равно убегу.

— А как же твоя мать? Она будет ждать тебя в другом лагере, как и моя.

Рахиль улыбнулась.

— И ты в это поверила? Ты поверила в то, что они сказали?

Девочка готова была ударить Рахиль за эту многозначительную улыбку.

— Нет, — твердо ответила она. — Я не поверила им. Я больше ничему не верю.

— И я тоже, — заявила Рахиль. — Я видела, что они сделали. Они даже не потрудились правильно записать, как зовут маленьких детей. Они раздали всем маленькие таблички с именами, которые перепутались, когда дети сняли их. Значит, им все равно. Они солгали всем. И нам, и нашим матерям.

А потом, к невероятному удивлению девочки, Рахиль потянулась к ней и дружески взяла за руку. Она крепко пожала ее, как делала когда-то Арнелла. Затем поднялась на ноги и исчезла.

На следующее утро их разбудили очень рано. Полицейские вошли в бараки и принялись расталкивать их дубинками и прикладами. Младшие дети, не успев толком проснуться, начали плакать. Девочка попыталась успокоить тех, кто находился рядом с ней, но они были слишком напуганы. Потом их всех повели в сарай. Девочка держала за руки двух малышей. Она увидела полицейского, который держал в руках какую-то непонятную штуковину. Девочка не поняла, что это такое. Эта штука издавала странный шипящий свист. Малыши, увидев ее, расплакались и попятились назад. Другие полицейские стали шлепать их и пинать ногами, а потом подтащили к мужчине, который держал в руках странный инструмент. Девочка с ужасом смотрела на происходящее. А потом она вдруг поняла. Им собирались остричь волосы. Их всех должны были побрить наголо.

Она видела, как густые волосы Рахили темной волной упали на пол. Ее голый череп был белым и заостренным, как яйцо. Рахиль с яростью и презрением взглянула на полицейских, а потом плюнула им на башмаки. Один из gendarmes с силой ударил ее в бок.

Малыши запаниковали. Каждого из них пришлось держать двоим или троим взрослым мужчинам. Когда подошла ее очередь, девочка не стала сопротивляться. Она молча наклонила голову. Она ощутила прикосновение вибрирующего лезвия и зажмурилась, не в силах вынести вида чудесных соломенных волос, падающих к ее ногам. Ее волосы. Ее красивые, роскошные волосы, вызывавшие всеобщее восхищение. Она почувствовала, как к горлу у нее подступают рыдания, но сумела не расплакаться. Она никогда больше не заплачет перед этими мужчинами. Никогда. Это всего лишь волосы. Они отрастут.

Унизительная процедура почти завершилась. Она снова открыла глаза. У полицейского, который держал ее, были мясистые розовые руки. Она не сводила с него глаз, пока второй мужчина сбривал остатки ее локонов…

Это оказался тот самый рыжеволосый полицейский с ее улицы. Тот самый, с которым часто болтала ее мать. Тот самый, который всегда подмигивал ей, когда она возвращалась из школы. Тот самый, которому она помахала в день облавы, тот самый, который отвернулся тогда. Но сейчас он стоял слишком близко и поэтому не мог отвернуться.

Она молча смотрела ему прямо в глаза, не опуская взгляда. Глаза у него были необычного, какого-то желтоватого цвета, похожие на расплавленное золото. Лицо его залила краска смущения, и девочке показалось, что он дрожит. Но она по-прежнему ничего не говорила, только смотрела на него с нескрываемым презрением.

Он, не шевелясь, тоже глядел на нее во все глаза. Девочка улыбнулась горькой улыбкой повзрослевшего человека, неожиданной в десятилетнем ребенке, и стряхнула его отяжелевшие руки.

___

Из дома престарелых я выходила сама не своя, все было как в тумане. Мне нужно было возвращаться в контору, где меня уже поджидал Бамбер, но я обнаружила, что вновь иду на рю де Сантонь. В голове у меня крутились бесчисленные вопросы, и я чувствовала, что тону в них. Неужели Mamé говорила правду или она все перепутала из-за болезни? В самом ли деле в ее бывшей квартире жила еврейская семья? Как могли Тезаки вселиться туда и ничего не знать о своих предшественниках, как утверждала Матé?

Я медленно шла по двору. Небольшая комнатка concierge должна была находиться примерно здесь, думала я. Много лет назад ее перестроили в отдельную, но крошечную квартирку. В коридоре вдоль стен тянулись ряды металлических ящиков. Concierge, которая раньше покупала почту и разносила ее по квартирам, больше не было. Мадам Руайер, так ее звали, как говорила Mamé. Я много читала о concierges и о той роли, которую они сыграли во время арестов. Одни, и таких было большинство, добросовестно выполняли приказы, отданные полицейскими, а некоторые пошли еще дальше, показывая и выдавая полиции убежища, в которых прятались отдельные еврейские семьи. Другие же разграбили опустевшие квартиры, поживившись брошенным имуществом, сразу же после начала облавы. И лишь очень немногие, как мне стало известно из прочитанного, постарались в меру своих сил и возможностей защитить еврейские семьи. Интересно, на чью сторону встала мадам Руайер, подумала я. Мимоходом я вспомнила и свою concierge на бульваре дю Монпарнас: она была моей ровесницей, родом из Португалии, и не познала ужасов войны.

Я не стала вызывать лифт и поднялась на четвертый этаж по лестнице. Рабочие ушли перекусить, у них наступило время обеденного перерыва. В здании царила тишина. Открыв входную дверь, я вдруг почувствовала, как меня охватило какое-то странное чувство, ощущение безысходного отчаяния и опустошенности. Я прошла в старую часть квартиры, ту, которую Бертран показывал нам накануне. Итак, именно здесь все и произошло. Вот в эту самую дверь жарким июльским утром, перед самым рассветом, постучали полицейские.

Кажется, все, что я прочла об облаве за прошедшие несколько недель, все, что узнала о событиях на «Вель д'Ив», обрушилось на меня здесь, в этой квартире, в которой я собиралась жить. Все изученные мной свидетельские показания, все выжившие жертвы облавы и посторонние наблюдатели, с которыми я разговаривала, все это позволило мне с небывалой ясностью понять и представить драму, разыгравшуюся здесь, в этих стенах, которых я сейчас касалась.