Читать книгу "Соборы пустоты - Анри Лёвенбрюк"

Когда на престол взошла королева Елизавета, пробил звездный час Джона Ди. Известный своими обширными познаниями, он становится личным советником Елизаветы в делах науки, а также ее астрологом. О ее высочайшем доверии свидетельствует то, что королева поручила ему выбрать день своей коронации.

Под влиянием доктрин герметизма и пифагорейства Ди вначале утверждал, что число есть основа и мера всех вещей и ключ к познанию. Подобно каббалистам, в творениях Божьих он видел лишь «акты исчисления». Но со временем, недовольный способностью тогдашней науки к познанию мира, он обратился к сверхъестественному.

Ди был убежден, что способен сообщаться с ангелами, и вскоре в нем стали видеть в лучшем случае просветленного, а в худшем — опасного волшебника, так что в конце концов он утратил доверие своих соратников. В 1609 году он скончался в своей родной деревне в нищете и одиночестве.

Пролистав несколько страниц, Ари погрузился в изучение статьи о «Monas Hieroglyphica»,[27]герметическом сочинении, написанном Джоном Ди в 1564 году и посвященном глифу, изображенному на папке.

Этот сравнительно короткий текст представлял собой подробное истолкование символа, изобретенного автором, хотя и сильно напоминавшего алхимический символ ртути: по замыслу Ди он должен был выражать мистическое единство Вселенной.

Почему же он был изображен на обложке папки? Быть может, Доктор счел этот рисунок подходящей иллюстрацией к понятию «Summa Perfectionis»? Возможно, вершина совершенства и есть поиск единства Вселенной, истины, которая сама по себе способна объяснить всю тайну творения…

Ари пробежал глазами двадцать четыре теоремы Джона Ди и переписал места, которые показались ему самыми интересными.

Наиболее простое представление и пример изображения всех вещей являют собой прямая линия и круг, независимо от того, существуют ли вообще эти вещи или же они скрыты под покровом Природы. Нельзя искусственно создать круг, не используя линию, и создать линию, не используя точку. Таким образом, лишь благодаря точке и монаде все вещи начинают проявлять себя как таковые. То, что находится на периметре, каким бы большим оно ни было и каким бы воздействиям ни подвергалось, всегда поддерживается центральной точкой.[28]

Следовательно, Джон Ди, который, как и многие его современники, не принял революционные теории Коперника, все еще придерживался геоцентрического взгляда на мир. А значит, единство космоса сводилось к этой центральной точке, монаде: единая истина, которая одна была зеркалом Вселенной в ее совокупности.

Пусть монада, простейшее выражение сложности Вселенной, и была этой точкой в центре круга — Джону Ди, чтобы дополнить свой глиф, все же понадобилось добавить к ней еще несколько символов. И далее он разъясняет, откуда в его рисунке взялись крест, солнце и луна:

Мы видим, что Солнце и Луну поддерживает прямоугольный Крест. В нашем иероглифе по вполне очевидным причинам этот Крест может обозначать как Тернер, так и Квартернер. Тернер образуется двумя прямыми линиями, имеющими общую точку пересечения. Квартернер составляют четыре прямые линии, образующие четыре прямых угла.

<…> Таким образом, не будет абсурдом изобразить секрет четырех Стихий, представив его в Элементарной форме, в виде четырех прямых линий, исходящих в четырех различных направлениях из одной общей и неделимой точки.

В этом последнем фрагменте Ари отметил понятия, близкие к «Summa Perfectionis» псевдо-Гебера ибн Хайяна. Одно несомненно: то, что ищет Доктор, связанно с алхимией.

Закончив чтение, Ари не сдержал снисходительной улыбки. Джон Ди определенно разделял присущее герметистам пристрастие к заумным идеям и извращенную склонность к интеллектуальному мракобесию. Настоящий одержимый. В чем он почти открыто признавался в одной из заключительных фраз: «Многое можно вывести из этих диаграмм, которые желательно изучать в тишине и молчании, нежели обсуждать вслух». И чуть дальше: «Здесь грубый Глаз не различит ничего, кроме Тьмы, и придет в великое отчаянье». Классический прием, излюбленный герметистами. В общем, «если вы ничего не поймете в моих писаниях, значит, вы тупые невежды, и не надейтесь, что я стану их вам растолковывать…». Удобный способ, чтобы не пришлось оправдываться за слишком туманные речи, которые скорее всего, по большей части ничего и не значат.

Впрочем, это подразумевалось едва ли не с первой страницы. Книга начиналась с гравюры, подпись к которой гласила: «Тот, кто не понимает, пусть либо молчит, либо учится».

Ари вовсе не был уверен, что хорошо понял заумные теории Джона Ди, но вот предложение помалкивать ему точно не понравилось.

30

Сидя на мотоцикле на углу улиц Монморанси и Тампль, Кшиштоф Залевски не на жизнь, а на смерть сражался с турецким сэндвичем. Острый соус стекал по рукам, угрожая испачкать одежду, и его то и дело приходилось слизывать, чтобы остановить жирный поток… Не самый подходящий ужин по такой жаре, но ему не хотелось спускать глаз с подъезда дома 51, а поблизости нашелся только торговец кебабами.

Залевски обещал Ари проследить за этим домом, а если это поможет найти тех, кто рылся в их квартирах, он готов торчать здесь хоть до утра. Маккензи не распространялся ни о ходе расследования, ни о найденных им наводках, но Кшиштофу было довольно того, что он снова в деле.

Хотя Кшиштоф был скорее человеком действия, а Ари больше привык работать головой, их многое объединяло: оба не заискивали перед начальством, в прошлом воевали на Балканах… да к тому же их сильно сблизило дело о тетрадях Виллара из Онкура. То, что поначалу должно было стать лишь профессиональными отношениями — СОВЛ назначила Кшиштофа телохранителем Маккензи, — переросло в дружбу. Конечно, им обоим не было свойственно открыто проявлять взаимную симпатию или высокопарно выражать свои чувства, но каждый знал, что может рассчитывать на другого в любую минуту. На самом деле именно это и остается от искренней дружбы, если отбросить светские условности.

И тут Залевски почувствовал, что в кармане у него вибрирует мобильный. Чертыхнувшись, он кое-как попытался засунуть огромный, истекающий соусом кебаб обратно в замасленную обертку и с трудом вытащил мобильник. Прочитав сообщение, он поморщился.

Это был не звонок. У него в квартире сработала сигнализация.

Кшиштоф не знал, как быть. Он обещал оставаться на месте, но еще одно ограбление квартиры — дело серьезное. Наверняка эти люди, как и опасался Ари, пришли за тем, что не сумели найти в первый раз.

Выбросив сэндвич в урну, он надел шлем и перчатки и сорвался с места. Мощный двухцилиндровый мотор «бюэля» задрожал, издав низкий рев, подобный вою хищника. Кшиштоф крутанул ручку газа и, как ракету, вывел машину на шоссе.